Для связи в whatsapp +905441085890

Экономическое учение К. Сен-Симона

Предмет: Философия

Тип работы: Реферат

У вас нет времени или вам не удаётся понять эту тему? Напишите мне в whatsapp, согласуем сроки и я вам помогу!

На странице рефераты по философии вы найдете много готовых тем для рефератов по предмету «Философия».

Дополнительные готовые рефераты на темы:

  1. Экономическое учение Т. Мальтуса
  2. Экономическое учение Дж. С. Милля
  3. Экономическое учение К. Маркса
  4. Общая характеристика маржинализма
  5. Экономическое учение П. Прудона
  6. Экономическое учение Ш. Фурье
  7. Экономическое учение Р. Оуэна
  8. Теория монополистической конкуренции Э. Чемберлина
  9. Экономическая теория несовершенной конкуренции Дж. Робинсон
  10. Экономическое учение Дж. М. Кейнса

Введение

С древних времен люди, видя социальную несправедливость, войны и восстания, которые происходили вокруг них, стремились коренным образом изменить общество, сметая социальную ткань и устанавливая внутренний мир и спокойствие. Они считали всеобщее равенство единственным способом сделать человечество счастливым. Их исследования, как правило, выходили за рамки чистой экономики, но сыграли существенную роль в ее последующем развитии.

Социалистические и коммунистические идеи зрели в обществе с шестнадцатого века. Но наиболее благодатная почва для их развития сформировалась в конце XVIII — начале XIX века, когда в полной мере проявились такие предосудительные черты формирующейся капиталистической экономической системы, как накопление капитала в руках немногих, углубление частной собственности, поляризация богатства, бедственное положение пролетариев. Все это породило критику капитализма. Не видя возможности улучшить существующие экономические условия, которые казались несправедливыми, многие выдающиеся умы человечества выступали за утопические социально-политические и экономические системы, основанные на принципах коллективизма, справедливости, равенства и братства, якобы свободные от пороков буржуазного строя.

В Западной Европе в начале девятнадцатого века доминировала мануфактура, а фабричное производство только зарождалось. Материальные условия капитализма и формирование пролетариата как отдельного рабочего класса находились на ранней стадии. Пролетариат все еще был разрозненной массой и не был готов к самостоятельным действиям, выступая в качестве союзника буржуазии в борьбе против остатков абсолютной монархии и феодальной эксплуатации. В этих условиях социализм и рабочее движение развивались независимо и изолированно друг от друга.

Социалисты-утописты не видели реального пути к обществу социальной справедливости, они не понимали исторической миссии пролетариата, хотя и принимали во внимание противоречивые классовые интересы. Они рассматривали пролетариат как угнетенную, страдающую массу. Свою миссию они видели в развитии сознания, распространении своих идей, воплощении их на практике путем создания коммуны, «фаланстера» или «рынков для честного обмена». Несовершенство и противоречивость социалистических теорий утопистов соответствовали незрелому капиталистическому производству и неразвитым классовым отношениям. Поскольку материальные условия для эмансипации трудящихся еще не были созданы, представители утопического социализма рисовали фантастические проекты будущего общества. Они ставили себя над классами и утверждали, что представляют интересы всех членов общества, но в распространении своих проектов они обращались к правящим классам. Они отвергли политическую борьбу и революцию и сделали ставку на преобразование общества через пропаганду и агитацию идей социальной справедливости. В этом кроется утопизм их идей. Но, несмотря на ограниченность утопического социализма, он был прогрессивным учением в период становления капитализма, отражая чаяния нарождающегося пролетариата, и являлся одним из источников марксизма.

В авангарде утопического социализма стояли француз Клод Анри де Сен-Симон, Шарль Фурье и англичанин Роберт Оуэн. Все они предсказывали гибель капитализма и настаивали на необходимости изменения социальной системы для создания новой общественной формации, которую Сен-Симон назвал индустриализмом, Фурье — гармонией, а Оуэн — коммунизмом.

Социализм — это теория, основанная на равенстве (материальных благ, объема прав и обязанностей) и общей собственности. Социалистическая доктрина, направленная на счастливую и справедливую жизнь в обществе.

Утопия (греч. «у» — «не», «нет», «топос» — «место», буквально — «место, которого нет») — это модель неких вымышленных, но на некоторых реальных социальных структур как воплощение общественного идеала. Из-за практической неосуществимости такого идеала понятие «утопия» стало метафорическим и синонимом любого необоснованного научного проекта (социального, технического и т.д.).

Утопический социализм — это течение, возникшее в начале девятнадцатого века для борьбы с эксплуатацией в обществе. Для него характерно использование гипотетического метода, т.е. гипотез «что если», «предположим, что» и т.д.. Социалисты-утописты распространяли свои идеи среди людей, рассылая письма.

Утопический социализм видел главную задачу социальных преобразований в создании крупного общественного производства, основанного на свободном труде и систематическом применении науки и техники. В нем будущее общество изображалось как общество изобилия, обеспечивающее удовлетворение человеческих потребностей и процветание личности.

Анри де Сен-Симон (1760-1825). Биография

Каждое утро камердинер в спальне молодого Анри кричал: «Просыпайтесь, граф, вас ждут великие дела!». Так начался день этого молодого дворянина, который очень рано поверил в свое необыкновенное будущее.

Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон, потомок старинной французской аристократической семьи, был высокообразованным человеком. Среди его наставников, например, был Жан-Лерон д’Аламбер, выдающийся математик и энциклопедист. Уже в раннем возрасте мальчик проявил свой незаурядный характер: в тринадцать лет он категорически отказался от первого причастия. Желая отучить сына от дерзкого непослушания, отец отправил его в крепость-тюрьму. Анри удалось сбежать. Каким-то образом близким родственникам удается уладить конфликт.

В возрасте 17 лет Сен-Симон поступает на военную службу — это, как известно, было благородной традицией. Однако военная карьера его не очень интересовала. Возможно, он вскоре оставил бы службу, но как раз в это время британские колонии в Америке начинают войну за независимость. Девятнадцатилетний Сен-Симон вступает добровольцем во Французский экспедиционный корпус и отправляется за океан, чтобы поддержать североамериканских колонистов в их борьбе против Англии за независимость. Он участвует во многих сражениях и быстро поднимается по служебной лестнице. Позже он не без гордости сказал, что считает себя «одним из основателей свободы Соединенных Штатов».

Только в 1783 году Сен-Симон вернулся на родину. Оказалось, что у него больше нет дома. Его отец умер, братья и сестры разбросаны по всей стране. Наследства нет — его украли кредиторы. Он не может выйти на пенсию, он должен жить на офицерское жалование. Он восстанавливает свое разрушенное состояние благодаря удачной спекуляции государственной собственностью. Вскоре Сен-Симону присваивают звание полковника. А спустя некоторое время, даже не взяв официального отпуска, он отправляется странствовать по Европе. Голландия, Испания… Сен-Симон предлагает всевозможные проекты: организация военной экспедиции в Индию, превращение Мадрида в морской порт.

В 1789 году во Франции начинается революция. Осенью того же года Сен-Симон вернулся в родную Пикардию. Сен-Симон с энтузиазмом поддерживает и пропагандирует идеи равенства, братства, свободы. Он отказывается от своего дворянства и графского титула. Более того, он порывает с аристократическим именем Сен-Симона и называет себя «Бюргер Бонум» (т.е. Простак). Как политически неблагонадежный человек, он был заключен в тюрьму в Сен-Пелажи; затем, в девятом Термидоре, он был освобожден, вел дела, путешествовал, предавался удовольствиям и изучал, хотя и поверхностно, науки. С этого времени он начал считать себя Мессией. Он был глубоко впечатлен рождением нового общества, свидетелем которого он стал, нового общества, в котором все моральные, политические и материальные условия, казалось, были внезапно низвергнуты, все старые верования исчезли, и ничто новое не заняло их место. Он мечтал проповедовать миру новое Евангелие. На четвертый мессидор шестого года он «созывает капиталистов, которые были с ним в сношениях, доказывает им необходимость восстановления нравственности и предлагает основать гигантский банк, доходы от которого будут использованы для полезных человечеству дел».

Деятельность Сен-Симона в революционные годы полна противоречий. Ранее горячий сторонник идей освобождения, он затем отдаляется от них, испытывая, по его словам, «отвращение к разрушению». Примерно с 1797 года Сен-Симон обратился к научным исследованиям: Он слушал лекции в Политехническом институте и Медицинской школе, занимался в библиотеках, посещал Англию и Германию с образовательными целями. Наконец, в самом начале нового века он взялся за перо.

Бывший богач, Сен-Симон теперь не всегда имеет деньги на нормальный обед. Ему приходится зарабатывать на хлеб тяжелой работой клерка в парижском ломбарде. В течение нескольких лет (1805-1810) он даже живет на жалованье своего бывшего слуги, а после смерти доходит до такой нищеты. «Две недели я питался хлебом и водой, работал без огня, продал все, вплоть до одежды, чтобы оплатить расходы на переписку моих сочинений, — пишет Сен-Симон в 1812 году, — Страсть к науке и общему благу, желание найти способ остановить ужасный кризис, который переживает все европейское общество, привели меня к такой нужде». Он продолжает оставаться в такой нищете, что в 1823 году предпринимает попытку самоубийства, но неудачно. Наконец, благодаря банкиру Оленде Родригесу, он становится финансово обеспеченным до самой смерти.

Именно тогда, в те годы, и были написаны самые значительные работы Сен-Симона: «Письма жителя Женевы к своим современникам» (1803), «Введение в научные труды XIX века» (1808) и «Катехизис промышленников» (1824). В последней из них, «Новое христианство» (1825), он выступил, по словам Маркса, «непосредственно как выразитель интересов рабочего класса и объявил его освобождение конечной целью своих устремлений». С горячей убежденностью человека, устами которого говорит сам Господь Бог, Сен-Симон проповедует: «Люди должны относиться друг к другу как братья; общество должно позаботиться о том, чтобы моральное и физическое состояние бедного класса было улучшено как можно быстрее.

До конца своей жизни Сен-Симон собрал вокруг себя небольшой круг друзей, учеников и последователей.

Многие из работ Сен-Симон не смог завершить, они остались в эскизах, планах. Но он сказал самое главное: «Золотой век, который слепая легенда до сих пор относила к прошлому, лежит перед нами».

Экономическая концепция

В своих первых работах он в основном пытался создать научный синтез, который мог бы дать позитивную мораль в будущем и вытеснить религиозные догмы. Это был, как он его называл, «научный молитвенник», в котором весь набор явлений выводился из одной идеи — идеи всеобщего тяготения. Он и сам понимал, что в таком простом объяснении есть что-то химерическое, и что его знаний недостаточно для проведения столь претенциозного философского эксперимента. Позже его ученик Огюст Комт попытается реализовать его в своем «Курсе позитивной философии» и в «Позитивной политике», так что Сен-Симон одновременно является отцом социализма и позитивизма.

С 1814 года и до самой смерти он свернул свою философскую деятельность, посвятив себя почти исключительно изложению социальных и политических целей.

Все эти идеи можно свести к прославлению роли промышленности, если понимать последнее слово в самом широком смысле, почти в том, в котором его использовал Адам Смит, а именно как синоним труда.

Сам Сен-Симон обобщил их в нескольких поразительных листах, которые с тех пор получили название «Парабола Сен-Симона».

Предположим, говорит он, Франция вдруг потеряет пятьдесят первых физиков, пятьдесят первых химиков, пятьдесят первых физиологов, пятьдесят первых банкиров, двести первых купцов, шестьсот первых землевладельцев, пятьдесят первых владельцев железоделательных заводов и т.д. (и далее он перечисляет основные промышленные профессии).

«Поскольку эти люди являются главными производителями во Франции наиболее важных продуктов … Нация, которой она лишена, немедленно становится безжизненным организмом; она немедленно отстает от наций, с которыми она теперь конкурирует, и будет оставаться в этом состоянии отсталости, пока не восполнит эту потерю, пока не вырастит новую голову…». Перейдем к другому предположению. Предположим, что Франция сохраняет всех своих выдающихся людей в науке, искусстве, ремесле и промышленности, но тут ее постигает другое несчастье, и она в один день теряет брата короля, монсеньора герцога Ангулемского (а Сен-Симон здесь перечисляет всех членов королевской семьи), и в то же время теряет всех крупных чиновников, потерять всех глав различных частей, всех государственных советников, всех государственных секретарей, всех маршалов, всех кардиналов, архиепископов, епископов, викариев, каноников, всех префектов и главных префектов, министерских чиновников, судей, и вдобавок десять тысяч самых богатых собственников из дворянства, — такой случай, конечно, огорчил бы французов, ибо они добрые люди… Но эта потеря тридцати тысяч человек, считавшихся самыми важными лицами государства, привела бы только к моральному, но не к политическому ущербу для государства.

Другими словами, официальное правительство — это всего лишь фасад. Его деятельность носит лишь поверхностный характер. Общество могло бы обойтись без этого и жило бы не хуже. Между тем, исчезновение ученых, промышленников, банкиров и коммерсантов сделает общество беспомощным, лишит его источников жизни и здоровья, ибо только их деятельность действительно плодотворна и необходима. Именно они фактически управляют государством, и в их руках находится реальная власть. В этом и заключается смысл притчи.

Итак, в глазах внимательного наблюдателя мир, в котором мы живем, полностью держится на промышленности. Уже одно это заслуживает внимания серьезных людей. Его приход был подготовлен долгим историческим развитием, которое, согласно Сен-Симону, началось в XII веке с освобождения коммун и достигло кульминации во Французской революции. Это главный факт сегодняшнего дня.

Поэтому он с большим презрением смотрит на политические муки своих современников, которые поглощены защитой или нападками на Конституционную хартию 1814 года. Либералы совершают ошибку, повторяя старые вымученные формулы: «народный суверенитет», «свобода» и «равенство» — бессмысленные термины, возникшие в метафизических мозгах государственных деятелей, которые закончили свою карьеру, разрушив феодальную систему. У людей будущего есть дела поважнее, чем защищать конституционную хартию от «ультрас». Парламентский режим необходим, но он является лишь переходным этапом между вчерашним феодализмом и завтрашним новым порядком. Порядок завтрашнего дня — это индустриализм, т.е. социальная организация, построенная исключительно в интересах промышленности, «единственного источника всех богатств и процветания».

Из чего будет состоять это образование?

Прежде всего, он предлагает исчезновение классов. Не должно быть ни дворянства, ни буржуазии, ни духовенства. Есть только две категории людей: Рабочие и бездельники, или, как говорит Сен-Симон, пчелы и трутни, или еще: партийные националы и антинационалы. В новом обществе последние должны исчезнуть, и останутся только первые, которые будут включать не только рабочих, но и крестьян, ремесленников, владельцев фабрик, банкиров, ученых, художников. Между всеми этими людьми будет только разница, вытекающая из различия их способностей, или, иначе, из того, что Сен-Симон называет их «положением». «Промышленное равенство, — пишет он, — будет заключаться в том, что каждый будет получать от общества пользу прямо пропорционально своему социальному положению, то есть его положительному состоянию — использованию им своих средств, которые, конечно, включают его капиталы». Как видно, Сен-Симон не думает об уничтожении доходов капиталистов. Он питает вражду к землевладельцам.

Не только исчезли бы все социальные различия, кроме тех, что основаны на труде и способностях, но и правительство в обычном смысле этого слова стало бы крайне бесполезным. Согласно Сен-Симону, «национальный союз» следует рассматривать как «промышленное предприятие». «Франция стала великой мануфактурой, а французская нация — великой мастерской». Ведь «задача предотвращения воровства и всякого беспорядка в мастерских, короче говоря, управление мастерскими, считается (на мануфактуре) весьма второстепенным занятием и поручается лицам малозначительным». Аналогичным образом, роль правительства в индустриальном обществе должна заключаться в «защите рабочих от непродуктивных действий бездельников и обеспечении их защиты и свободы в их производственной деятельности».

Пока что индустриализм Сен-Симона едва ли отличался от простого либерализма последователей Смита и Ж.Б. Сэя. В то же время Шарль Комте и Дюнуайе в своем журнале «Le Censeur» («Критик») отстаивают точно такие же идеи и иногда в тех же выражениях. «Открытость для талантов», «невмешательство правительства» — все эти формулы повторяются в это время всеми либеральными буржуа и отражают в себе стремления, схожие со стремлениями Сен-Симона.

Но тут его тон меняется: «Франция, допустим, — великая мануфактура. Но, несомненно, самая важная работа в мануфактурах состоит в том, чтобы сначала определить способ производства продукции, а затем согласовать интересы предпринимателей с интересами рабочих, с одной стороны, и потребителей — с другой». Следовательно, в индустриальной системе есть место и для правительства, но для правительства совершенно особого характера: оно управляет вещами, которые нам нужны, а не людьми. Политика не исчезнет, но ее суть изменится. Она станет «позитивной наукой», «наукой о производстве, то есть наукой, содержанием которой будет изучение состояния, наиболее благоприятного для всех видов производства». «В старой политической системе суть основных законов заключалась в том, чтобы дать большую власть правительству и прочно установить власть первых классов народа над последними. В новой системе, с другой стороны, основные законы должны стремиться четко определить и наиболее разумно сочетать работу, которую должно проделать общество для физического и морального улучшения существования всех своих членов.»

Это будет задачей нового правительства, при этом «способность» будет заменена на «власть», а «лидерство» — на командование. Она будет применяться «к единственной группе интересов, по которой все люди согласны и вынуждены соглашаться, к единственной группе, по которой они должны обсуждать и действовать вместе, и в которой, следовательно, политика может быть эффективной — к группе интересов, которые касаются жизни и благосостояния».

Чтобы лучше донести свою точку зрения, Сен-Симон предлагает, чтобы исполнительная власть принадлежала Палате депутатов, набранной исключительно из представителей торговли, производства и сельского хозяйства: Эта палата будет наделена правом принимать или отклонять законопроекты, направленные ей двумя палатами, состоящими из ученых, художников и инженеров, законопроекты, которые касаются исключительно развития материальных богатств страны.

Экономическое правительство вместо политического; управление вещами вместо власти над людьми; социальная организация, клон организации цеха и нации, преобразованная в производственные ассоциации с единственной целью «продвижения мирных работ позитивной пользы», — вот новые концепции, с которыми Сен-Симон опережает либералов, по стопам которых он до сих пор, казалось, шел; они приближают его к социализму. Марксистский коллективизм основательно воспримет эту концепцию, которую Фридрих Энгельс считает самой важной у Сен-Симона. Прудон тоже сделает его своим, предлагая в качестве идеала полное поглощение и исчезновение правительства в экономической организации. Сегодня его можно найти у разных умов: у Менгера в его описании «народного рабочего государства», а также у Сореля, который в характерном отрывке утверждает, что «социализм мечтает распространить режим мастерской на общество».

Таким образом, индустриализм Сен-Симона определенно отличается от экономического либерализма совершенно новой ролью, которую он отводит государству.

С другой стороны, хотя он высказал одну из основных идей социализма, возможно, мы не можем сказать, что Сен-Симон является социалистом, если суть социализма заключается в уничтожении частной собственности. Правда, Сен-Симон в известном месте говорит о преобразовании земельной собственности. Но это место остается одиноким. По его мнению, капитал имеет такое же право на вознаграждение, как и труд. В обоих он видит «социальную позицию». Поэтому он с радостью согласился бы на чисто государственную реформу.

Но если принять индустриализм за идеал, основные черты которого он обозначил, то из него нетрудно сделать выводы о необходимости более радикальных реформ и атаки на всю социальную систему. Это будет задачей сенсимонистов. Сейчас я попытаюсь показать это развитие от индустриализма к коллективизму.

Чейзер

Книги Сен-Симона почти не читали. Он имел в основном личное влияние. Он сумел собрать вокруг себя талантливых людей, многие из которых после его смерти стали пропагандистами его идей. Огюстен Тьерри, который называл себя приемным сыном Сен-Симона, был его секретарем с 1814 по 1817 год. Огюст Конт выполнял для него те же функции и участвовал в его литературных работах с 1817 по 1824 год. Оланд Родригес и его брат Евгений также были среди его первых учеников. К ним присоединились другие: Анфантин, бывший студент Политехнического института; Базар, бывший карбонарий, разочаровавшийся в политических экспериментах. Вскоре после смерти Сен-Симона они основали газету «Le Producteur», чтобы распространять идеи учителя. Большинство экономических статей в этой газете были написаны Анфантэном. Газета просуществовала всего год, но новая доктрина нашла много последователей. Все они были убеждены, что идеи Сен-Симона легли в основу подлинно современной веры, которая вытеснит как приходящий в упадок католицизм, так и политический либерализм, чисто негативное, по их мнению, учение. Чтобы укрепить интеллектуальную связь, которая уже существовала между ними, эти энтузиасты организовали своего рода иерархическое общество, во главе которого стояла коллегия, состоящая из вождей, носивших имя «отцов»; дальше по рангу располагались сыновья, которые называли друг друга братьями. Сенсимонизм принял характер организованной секты в 1828 году по инициативе Евгения Родригеса. В то же время они поручили одному из своей среды, Базару, публично изложить свою доктрину в серии лекций. Эти лекции читались с 1828 по 1830 год перед избранной аудиторией, на которых присутствовали многие люди, сыгравшие впоследствии выдающиеся роли в истории Франции: Фердинанд Лессенс, А. Каррель, Карно, братья Перейра, Мишель Шевалье. Затем лекции были опубликованы в двух томах под названием «Изложение доктрины Сен-Симона». Второй том посвящен в основном философии и морали. Первая содержит социальную доктрину школы и представляет собой, как справедливо заметил Менгер, «один из самых замечательных памятников современного социализма».

К сожалению, под влиянием Анфанта философская и мистическая сторона Сенсимонии все больше одерживала верх над социальной. Это приведет школу к разорению.

По мнению сенсимонистов, недостаточно развернуть перед современным человеком картину его будущего общественного устройства; необходимо, говорят они, заставить его полюбить это устройство, желать его всеми силами своего чувства, создать между людьми то единство действия и мысли, которое может возникнуть только на основе общего религиозного убеждения. Сенсимонизм становится религией с культом, с моралью, с организованными проповедями, с церквями, основанными в разных точках территории, с апостолами, отправляющимися в дальние страны с благой вестью. Странным и достойным изучения является этот кризис религиозного мистицизма в народе с утонченной научной культурой, враждебно настроенном к устоявшимся религиям, и в большинстве своем кажущимся более подготовленным к созданию различных предприятий, чем к созданию нового христианства.

Анфантен и Базар были верховными жрецами нового культа. Но Базар вскоре отошел от дел, и Анфантен остался один в роли «верховного отца». Уединившись с сорока учениками в том же доме Менильмонтани, он вел с ними с апреля по декабрь 1831 года своего рода монашескую жизнь, в то время как за его пределами самая живая пропаганда, как обычно, велась в газете «Le Globe» («Глобус»), которая с июля 1831 года стала собственностью школы. Эта своеобразная жизнь была прервана судебными преследованиями, которые завершились осуждением Анфантена, Дюверже и Мишеля Шевалье присяжными на один год тюремного заключения за организацию нелегального общества. Это послужило сигналом к распаду школы.

Последний и самый шумный этап жизни школы поразил современников больше всего. Сенсимонизм как религия вытеснил и затмил на некоторое время сенсимонизм как социальную доктрину, подобно тому, как позднее позитивистская религия вытеснила в сознании общества позитивную философию. Предметом моего исследования здесь является исключительно социальная доктрина Сенсимонии, как она представлена в первом томе изложения этой доктрины Сен-Симоном.

Это совершенно новая доктрина. Ее можно рассматривать как оригинальное исследование, а не просто как краткое изложение идей Сен-Симона. Вероятно, он в равной степени относится к Базару и Анфантену. Но экономические идеи, вероятно, были разработаны последним, хотя в их подготовке ему, должно быть, очень помогли работы Сисмонди. Работа примечательна как своей строго логической структурой, так и идейным содержанием. Забвение, постигшее его, трудно объяснить, особенно в сравнении с посредственной грудой работ, дошедших до наших дней. Однако сегодня, похоже, к ней пробуждается новый интерес, и она занимает то высокое место, которого по праву заслуживает в социальной литературе XIX века.

Учение Сен-Симона сводится исключительно к критике частной собственности.

Экономист может критиковать частную собственность с двух разных точек зрения: с точки зрения распределения или производства богатства, то есть с точки зрения справедливости или полезности. «Доктрина» атакует наш социальный порядок сразу с двух сторон, объединяя в себе большинство аргументов, которые были бы направлены против собственности в XIX веке. Однако при выполнении этой двойной задачи он опирается на идеи Сен-Симона.

(a) Сен-Симон противопоставлял бездельников и рабочих в новом обществе. Индустриализм должен дать место только последнему. Только мастерство и труд в принципе дают право на вознаграждение. Однако в странном противоречии с этим Сен-Симон рассматривал капитал как личную «позицию», которая оправдывает особое вознаграждение. Именно в этот момент вмешиваются сенсимонисты. Разве не очевидно, что частная собственность на капитал — это последняя из привилегий? Революция уничтожила кастовые преимущества. Она уничтожила право старшинства, которое в семье освящало неравенство детей. Но она сохранила индивидуальную собственность, собственность, которая освящает самую несправедливую из всех привилегий — право собственника «взимать премию за труд других». Ибо именно этим правом получать доход, не работая, собственность определяется сенсимонией. «Собственность в обычном смысле слова состоит из того имущества, которое не предназначено для немедленного потребления и от которого в настоящее время возникает право на доход». В этом смысле он включает земельный фонд и капиталы, то есть, выражаясь языком экономистов, производственный фонд. Для нас земельный фонд и капиталы, какими бы они ни были, являются орудиями труда: землевладельцы и капиталисты (два класса, которые нельзя отличить друг от друга в этом смысле) являются хранителями этих орудий; их функция — распределять орудия труда между рабочими. Это распределение осуществляется посредством специальных операций, с помощью которых получают проценты, заработную плату и ренту». Таким образом, в силу ограничения собственности узким кругом немногих лиц, работник вынужден отдавать часть плодов своего труда собственнику. Это принуждение есть не что иное, как «эксплуатация человека человеком», эксплуатация тем более одиозная, что, подобно феодальным привилегиям, она постоянна как для эксплуатируемых, так и для эксплуататоров, благодаря институту наследования.

Если бы вы возразили сенсимонистам, что землевладельцы и капиталисты не обязательно бездельники, что многие из них действительно работают, чтобы увеличить свои доходы, они бы ответили, что дело не в этом. Конечно, часть их дохода может быть получена от личного труда, но доход, который они получают как землевладельцы или капиталисты, очевидно, может быть получен только от труда других людей. Вот где проявляется эксплуатация.

Для сенсибилистов эксплуатация — это органический дефект, дефект нашего общественного устройства. Она присуща частной собственности и является ее необходимым следствием. Эксплуатация — это не просто злоупотребление, а самая характерная черта всей системы, поскольку главным атрибутом частной собственности является именно право на получение продукта без труда. Эксплуатация, таким образом, не ограничивается рабочими. Оно распространяется на всех, кто воздает должное землевладельцу. Даже промышленник становится его жертвой, выплачивая проценты за деньги, которые он взял для предприятия.

Но прибыль предпринимателя не происходит от эксплуатации рабочего; это просто плата за работу по управлению. Конечно, предприниматель может злоупотреблять своим положением, чтобы до крайности снизить оплату труда рабочего. В этом смысле сенсимонисты скажут, что рабочий эксплуатируется. Но сенсимонизм предвидит в будущем индустриальном обществе широкое распространение практики поощрения исключительных способностей.

Сенсимонисты так же яростно атакуют частную собственность во имя общественной пользы, как и во имя справедливости. Интересы производства, как и интересы распределения, по их мнению, требуют его исчезновения.

Здесь я перехожу ко второй точке зрения сенсимонистов.

Сен-Симон не стал развивать ее дальше и ограничился лишь несколькими намеками. Я говорю об идее сенсимонии, согласно которой собственность, как и политический строй, должна быть наилучшим образом организована в интересах производства. Позволяет ли частная собственность достичь этой цели?

Как она может допустить это, говорят сенсимонисты, когда есть современный способ передачи инструментов ремесла?

Столицы передаются по наследству. Случайность рождения» выбирает людей, которые являются хранителями и исполнителями самой сложной функции — наилучшего использования орудий производства. В интересах общества было бы доверить их самым способным людям, распределить их по местам и отраслям, где в них больше всего нуждаются, «не опасаясь, что в какой-либо отрасли производства их не будет хватать или будет избыток». И вот слепая судьба назначает людей для выполнения этой бесконечно деликатной задачи. Таким образом, критика закона о престолонаследии становится излюбленным пунктом, на котором сенсимонисты концентрируют все свои силы.

Возмущение сенсимонистов вполне понятно. В том, что они указывают на это, есть нечто парадоксальное. Если мы вместе с Адамом Смитом предположим, что «гражданское правительство было создано только для защиты собственников от несобственников» (очень узкий взгляд), то институт наследования вполне естественен. Но если встать на точку зрения Сен-Симона, то есть рассматривать богатство в индустриальном обществе не как цель, а как средство, не как источник частного дохода, а как инструмент общественного труда, то отдавать его первому лицу представляется совершенно неприемлемым. Можно примириться с институтом наследования, видя в нем сильный стимул для отцов к накоплению капитала, или предположить, что в отсутствие какого-либо другого рационального метода случайность рождения является методом распределения не более несостоятельным, чем любой другой.

Скептицизм

Но такой скептицизм не пришелся бы по вкусу сенсимонистам. Наплевав на раздробленность частной собственности, на случайность смерти и рождения, они приписывают явный или фактический беспорядок в производстве.

«Каждый человек предоставлен самому себе; нет никакого руководящего принципа в производстве, которое, следовательно, работает бессознательно вслепую; в одном месте слишком мало, в другом слишком много. Только отсутствие общей концепции потребностей потребления и ресурсов производства может объяснить промышленные кризисы, в происхождении которых было сделано и продолжает делаться так много ошибок. Все беспорядки и нарушения в этой важной отрасли общественной деятельности вызваны распределением орудий труда, производимых изолированными индивидуумами, которые не знают ни потребностей промышленности, ни людей и средств для их удовлетворения. Причина зла кроется здесь, а не в другом месте.

Чтобы избежать этой предполагаемой «экономической анархии», о которой так много написано после них, сенсимонисты не знают другого средства, кроме коллективизма. Государство становится единственным наследником. Став собственником всех средств труда, он будет распределять их в соответствии с общественными интересами. Они представляют себе правительство как огромный центральный банк, хранитель всех капиталов, с многочисленными отделениями, снабжающий самые отдаленные районы необходимыми средствами, отбирающий самых способных людей для приложения капиталов к делу и вознаграждающий их в соответствии с их работой. Таким образом, «общественное учреждение» будет наделено теми же функциями, которые сейчас так плохо выполняются частными лицами.

Сенсимонисты с трудом дали бы более подробное объяснение своего проекта, если бы кто-то попросил об этом.

Кому, например, будет поручена ответственная задача оценивать способности людей и вознаграждать их труд? «Главные лица», — отвечают они, то есть высшие лица, «освобожденные от уз специальности». Инстинктивное чувство, естественно, заставит их руководствоваться только общими интересами. Глава, пишут они в другом месте, «будет больше всех заинтересован в судьбе общества». Это не слишком обнадеживает, поскольку даже в самых великих людях иногда происходит досадная путаница личных интересов и интересов общества.

Но предположим, что верховная власть будет находиться в руках «главных людей». Но как будет установлено послушание? Будут ли нижестоящие принуждены силой, или они добровольно согласятся подчиниться? «Доктрина» останавливается на этой последней гипотезе, ибо разве религия сенсимонистов не готова привить низшим постоянную преданность высшим и закрепить любовью и верой долг постоянного и радостного послушания? Но можно спросить: Разве религия сенсимонистов не наделена исключительной привилегией не навязывать никаких еретических доктрин?

Здесь нет необходимости вдаваться в другие многочисленные возражения, которые сразу же очевидны. Они обязательно касаются всей коллективной системы и отличаются друг от друга только в деталях. Если они хотят заменить социальную независимость и свободную инициативу человека всесторонне обеспеченной и скоординированной экономической деятельностью, они сразу же сталкиваются с препятствием морального характера: вместо человеческого сердца с его обычными чарами, с его подозрениями, с его дикостью и слабостью, и вместо человеческого разума с его недостатками, его невежеством и его ошибками, они должны заменить идеальное сердце и разум, природа которых лишь в очень малой степени напоминает то, что мы знаем. Сенсимонисты, считавшие, что религиозная вера не является излишней для поддержания такой системы, обнаружили (возможно, сами невольно) большую проницательность, чем многие из их самых высокомерных критиков.

Здесь особенно важно отметить, что система Сенсимонии является прототипом всех коллективистских изобретений всего девятнадцатого века. Это зрелая и законченная система. Она основана на повсеместной критике частной собственности и по своей сути отличается от более ранних эгалитарных утопий. Единственное равенство, которого требуют сенсомоники, — это равенство возможностей или стартовой точки. Кроме того, неравенство во всем остальном отвечает интересам самого общественного производства. Каждому по способностям, каждому по делам — таков принцип нового общества.

Они сами суммировали всю свою программу в нескольких четких формулах в письме, адресованном президенту Палаты представителей в 1830 году. Это стоит процитировать здесь:

«Сенсимонисты отвергают систему общности товаров, ибо эта общность была бы явным нарушением первого из всех нравственных законов, распространение которого является их миссией, а именно, что в будущем каждый будет занимать положение в соответствии со своими способностями и получать вознаграждение в соответствии со своими делами.

Но в силу этого закона они требуют уничтожения всех без исключения привилегий по рождению, а следовательно, и уничтожения института наследования, величайшей из всех таких привилегий, которые они теперь объединяют в себе; в результате они оставляют на волю случая распределение общественных благ среди ограниченного числа тех, кто может на них претендовать, и обрекают самый многочисленный класс на упадок, невежество и несчастье.

Они требуют, чтобы все орудия труда, земли и капиталы, которые сегодня составляют разрозненный фонд частной собственности, были объединены в один общественный фонд, и чтобы этот фонд эксплуатировался ассоциацией и иерархией, чтобы задача каждого была выражением его способностей, а его богатство — мерой его трудов.

Сенсимонисты нападают на институт частной собственности лишь постольку, поскольку он освящает для некоторых беззаконную привилегию безделья, то есть привилегию жить за счет чужого труда».

(c) Наконец, критики частной собственности не ограничиваются осуждением ее с точки зрения распределения и производства богатства. Почти всегда они добавляют к этим двум аргументам третий, который можно назвать историческим аргументом. Они хотят доказать им, что частная собственность — это институт, который движется, который меняется, который постоянно развивается, и который сейчас хочет измениться именно в том направлении, в котором они хотят. Сенсемонисты не оставили без внимания этот последний аргумент.

Эта форма доказательства, — давайте теперь отметим ее, — сыграла очень важную роль в девятнадцатом веке сначала у социалистов, а затем и у других писателей. Философия истории призывалась и призывается самыми разными школами не только как вспомогательное средство для реформы частной собственности, но и для всех видов реформ, предлагаемых всеми партиями. Система Маркса — это, по сути, великая философия истории, в которой коммунизм предстает как необходимое завершение эволюции «способа производства материальных благ». Современные социалисты, порвавшие с марксизмом, также обращаются к нему за помощью: Вандельвельд опирается на него, как и авторы более позднего «Социализма в действии», мистер Вебб и фабианские социалисты. Та же философия содержится в «Основе государственного социализма» Дюпона Уайта, а также в «Основе социализма» Вагнера. Фредерик Лист будет ссылаться на него в своей непрерывной серии о различных состояниях экономики. Историческая школа с первых своих шагов будет мечтать превратить всю политическую экономию в своего рода философию истории.

Проповедуя коллективизм, они ссылались на всю предшествующую историю частной собственности. Таким образом, они заранее использовали против них оружие, которое должно было быть использовано последующими школами.

«Согласно общим предрассудкам», — говорится в доктрине Сен-Симона, — «кажется, что какие бы революции ни происходили в обществах, они не могут отражаться на частной собственности, что частная собственность — это неизменное явление».

Но на самом деле ничего страшного уже не происходит.

«Собственность — это социальное явление, подчиняющееся, как и все другие социальные явления, закону прогресса; следовательно, в разные эпохи она может пониматься, определяться и регулироваться по-разному». Так был сформулирован принцип, на который впоследствии опирались все реформаторы. Сорок лет спустя бельгийский экономист Лавелей, самый серьезный из всех экономистов, изучавших этот вопрос, подведет итог своему долгому исследованию примитивных форм частной собственности и выразит ту же мысль почти теми же словами.

Ввиду такого развития событий в прошлом, добавляют сенсимонисты, мы просто отмечаем, что частная собственность имеет тенденцию принимать предлагаемую нами форму. В самом начале, благодаря институту рабства, частная собственность распространилась даже на человека. Затем право хозяина на раба постепенно подвергается ограничениям и, наконец, исчезает совсем. Сведенные к вещам, право частной собственности поначалу остается на усмотрение владельца. Но тут вмешивается государственная власть и назначает наследником старшего сына отца. Наконец, Французская революция обязывает делить имущество поровну между детьми и тем самым умножает владельцев средств производства. Теперь падение ставки процента постепенно уменьшает доход владельца средств производства и тем самым дает рабочему все большую и большую долю в продукте. Остается сделать последний шаг, тот, который провозглашают сенсимонисты: закрепить за всеми работниками равное право на использование орудий труда и, сделав государство единственным наследником, сделать всех собственниками. «Закон эволюции, который мы наблюдали, стремился установить порядок вещей, при котором государство, а не семья, будет наследовать накопленное богатство, поскольку оно образует то, что экономисты называют фондом производства».

Конечно, из этих фактов можно сделать противоположный вывод и увидеть в самом равном разделении, что Революция не создала, а освятила свидетельства того, что современные общества стремятся умножить индивидуальную собственность и сделать ее доступной для все большего числа граждан. Но подобной дискуссии не место в данной работе. Здесь достаточно указать на теорию сенсимонии как на пролог ко всем теориям, которые впоследствии будут обращаться к истории частной собственности в поисках аргументов, оправдывающих ее изменение или даже уничтожение.

В этом отношении сенсимонисты лишь расширили путь, который наметил для них Сен-Симон, их учитель. Последние, по сути, полагали найти в истории инструмент научного предвидения, столь же совершенный, как и самые надежные методы.

Согласно Сен-Симону, который частично заимствует свою идею у Кондорсе, человеческий род предстает как реальное существо, которое, как и каждый составляющий его индивид, имеет детство, юность, зрелый возраст и старость. Эпохи интеллектуального развития человечества соответствуют эпохам интеллектуального развития отдельного человека, и они предсказуемы.

«Будущее, — говорит Сен-Симон, — состоит из последних звеньев известного ряда, первые звенья которого образуют прошлое. Если хорошо изучить первые связи, то легко определить последующие; таким образом, из хорошо изученного прошлого можно легко сделать вывод о будущем».

С помощью этого метода Сен-Симон показывает индустриализм как точку, к которой ведет многовековое движение человечества. Тем же методом он показывает, что прогрессивное движение человечества направлено к состоянию постоянно растущей ассоциации. От семьи к общине, от общины к нации, от нации к международному соглашению, идет непрерывное движение, в результате которого мы можем представить себе в качестве конечного пункта «универсальную ассоциацию, то есть ассоциацию всех людей на всем земном шаре и во всех их отношениях». Наконец, тем же методом объясняя историю частной собственности, сенсимонисты предвещают ее окончательное исчезновение и, установив наследование исключительно для государства, постепенное распространение на всех возможности пользоваться ею.

Вся доктрина сенсимонистов может рассматриваться как расширенная философия истории. Из этой философии они черпают не надежду, а необыкновенную уверенность в возможности осуществления своей мечты. «Наше предвидение имеет то же происхождение и основание, что и предвидение, проявляющееся в научных открытиях». Сенсимонисты считают себя добровольными и сознательными агентами необходимой эволюции, предвиденной и определенной Сен-Симоном. И это еще одна общая черта с марксизмом при двух существенных различиях: марксисты полагаются на революцию для осуществления эволюции вещей, тогда как сенсимонисты полагаются только на убеждения; как истинные сыны восемнадцатого века, сенсимонисты рассматривают идеи и доктрины как агенты социальных преобразований, тогда как Маркс уповает на материальные силы производства; идеи для него — лишь отражения вещей.

Заключение

Хотя идеи, похожие на коммунистические, появлялись и развивались во многих работах XVI-XVIII веков, своего несомненно классического периода они достигли в работах Сен-Симона, Фурье и Оуэна. Социалисты-утописты XIX века внесли ценный вклад в экономическую науку, впервые указав на исторически преходящий характер капитализма и заявив, что капиталистические отношения не являются вечными и естественными.

Они рассматривали развитие человеческого общества как исторический процесс, в котором предшествующая стадия сменяется другой, более высокоразвитой.

Классики буржуазной политэкономии рассматривали капитализм как вечный и естественный порядок. В отличие от них, социалисты-утописты подчеркивали пороки и зло капитализма и его противоречия, указывали на бедность и страдания трудящихся масс. Социалисты-утописты критиковали капиталистический способ производства и провозглашали, что ему на смену должен прийти социальный порядок, который принесет счастье всем членам общества. Их критика капитализма была резкой и гневной и помогла воспитать рабочих и подготовить условия для принятия идей научного социализма.

В своих проектах будущего справедливого общественного устройства социалисты-утописты предвидели многие черты социалистического общества и не ограничивались призывами к реорганизации потребления и распределения, а продвигали идею преобразования самого производства.

Хотя приверженцев социализма-утопизма было много, теория никак не материализовалась, но получила развитие в работах других ученых. Видя воочию слабость и беспочвенность теоретических воззрений социалистов-утопистов и беспомощные попытки построить реальные коммуны, последователи социалистической идеи пытались поставить коммунизм на более надежный фундамент. Эту историческую задачу взял на себя немецкий ученый, философ и экономист Карл Маркс, глубоко проникший в суть экономики и разработавший собственную систему взглядов на теоретическую экономику (политэкономию).

Список литературы

  1. Е.А. Мильская, И.М. Зайченко, С.С. Гутман. Экономическая теория. История экономических доктрин. Санкт-Петербург: Издательство Политехнического университета, 2005.
  2. Школьная философская энциклопедия / под ред. Т.В. Горбунова, Н.С. Гордиенко, В.А. Карпунина и др. М.: Просвещение: АО «Общ. лит.», 1995.
  3. Ш. Фурье. Избранные работы. Том II. Новый промышленный и общественный мир, или изобретение метода привлечения и естественной промышленности, организованной сериями, построенными на страсти. МОСКВА: ОГИЗ. Соцэкгиз, 1939.
  4. Е. Шацкий. Утопия и традиция. Москва: Прогресс, 1990.
  5. А. Сен-Симон. Избранные работы. М.; Л., 1948.
  6. Р. Оуэн. Избранные произведения: в 2-х томах. М.; Л.: Издательство Академии наук СССР, 1950.
  7. Утопический социализм : хрестоматия / под ред. А.И. Володина. Москва: «Политиздат», 1982.
  8. Жид. S., Rist. С. История экономических доктрин: Перевод с французского: Экономика, 1995.