Этика древнерусского человека - Диалогические элементы древнерусской культуры

Оглавление:

Высокая» книжная культура Древней Руси культивировала особое общество. Носителями этих представлений могли быть только образованные, грамотные люди. Вряд ли нужно доказывать, что неграмотное население, «простолюдины», не сделавшие размышления своей профессией, тоже как-то представляли себе общество, в котором жили. Понятно, что эти представления должны отличаться от книжных фантазий, и прежде всего тем, что никто специально не занимался их развитием, они возникли спонтанно. Поэтому они не обладают связностью и полнотой теоретически проработанных концепций. В то же время они гораздо обширнее, чем специально сконструированные идеи, потому что жизнь так или иначе невольно отражается в сознании во всех своих проявлениях. В отличие от «книжных» идей, мы будем условно называть их «повседневными». Значение повседневного восприятия выходит далеко за рамки простого восприятия необразованных масс. Они не чужды всем слоям общества, включая интеллигенцию. В отличие от специально разработанных теорий, эти представления присутствуют в сознании людей незаметно для них самих. Как некий фон, как «нечто само собой разумеющееся», как набор бессознательных автоматизмов мышления, усвоенных в раннем детстве вместе с языком, привычками и традиционными представлениями. Таким образом, объектом нашего рассмотрения в данном эссе будет сфера ментальности, социальная психология.

Будучи глубинным слоем психологической организации общества, менталитет во многих своих чертах является общим для всех людей. Взгляды ученого монаха-писателя и простого крестьянина или ремесленника XI-XIII веков, конечно же, сильно различаются. Но в то же время они являются современниками. Следовательно, есть такие вещи, о которых они думают примерно одинаково. В конце концов, они говорят на одном языке, живут в одном обществе. Более того, монах-читатель не родился таким. Когда-то он был ребенком, не умел читать, впитывал информацию о мире из разговоров старших, из сказок, былин, слушая маленького принца и маленького Смерда. И во взрослой жизни не все приходило ему в голову из книг, он наблюдал жизнь, усваивал правила поведения, установленные в обществе, пытался найти свое место в мире. Поэтому он впитывал повседневные общественные идеи глубже, чем то, что читал в книгах. Конечно, в процессе «книжного обучения» многие из первоначальных понятий будут заменены литературными, но не все. Многое будет сохранено. Многое лишь надевает маску нового, из-под которой проступают черты привычных популярных концепций. Таким образом, при всей тоске по хронике, средневековый автор не мог только придерживаться идей византийской историософии, описываемая реальность диктовала свои правила. Основополагающее, отличное от теоретического понимание социальной структуры постоянно обнаруживается в действиях героев, суждениях, употреблении слов.

Чтобы выявить повседневное восприятие, необходимо изменить перспективу источников. Если в предыдущей главе наше внимание было сосредоточено на том, что древнерусский писатель намеренно доносил до читателя, то теперь нас будут интересовать моменты, которые не были намеренно включены в повествование. Упоминания, общая структура мысли, терминология, сам язык, в рамках которого осуществлялся мыслительный процесс. С их помощью мы попытаемся проникнуть на глубинные уровни общественного сознания, представить обычную, повседневную картину мира человека Древней Руси.

Презентации по социальной стратификации. Одной из самых существенных страниц картины мира являются идеи социальной стратификации. Структура древнерусского общества неоднократно привлекала внимание исследователей. Как уже упоминалось, в ходе своей работы ученые неоднократно рассматривали, как сам средневековый человек воспринимал современное общество. Однако это было сделано лишь вскользь.

Диалогические элементы древнерусской культуры

В обществе Древней Руси существовало нерасчлененное, синкретическое единство противоположных политических, правовых и культурных ценностей. В рамках этого единства существовали элементы диалога и попытки компромисса. Но это единство было временным и постепенно распалось. Диалогический характер древнерусской культуры был неустойчивым. Отчасти это было связано с архаичным нерасчлененным восприятием. Течение времени не всегда благоприятствовало развитию диалога. Временами цельность культуры достигалась за счет ее гибкости и способности к прогрессивному развитию.

Таким образом, к диалогическим элементам древнерусской культуры относятся:

Принц и вече.

В восприятии древних русичей существовало два доминирующих значения власти — князь и вече. Самой древней формой правления было вече: способ решения вопросов политической жизни в общине глав родоплеменных семей. Вече соответствовало догосударственным идеалам. Вече объявляло войну и заключало мир, вело переговоры с врагом. Вече ввело чрезвычайные налоги для обороны города. Но главной функцией веча в XI- XII веках было избрание князей. Часто вече не принимало князя, который должен был править городом согласно старшинству, или даже изгоняло того, кто был неугоден. Но формальные функции веча и порядок принятия решений не были определены. Они были продиктованы только обычаем.

2) Светская и духовная власть

В Древней Руси сохранялось представление о равной значимости духовной и светской власти. Киевское государство после принятия православия — это прежде всего христианское государство, поэтому его защита — это демонстрация силы во имя веры. С другой стороны, христианская вера является основой государственности. Договоры между князьями заключались посредством крестного целования, а священнослужители часто выступали в качестве посредников. Многие князья были объявлены святыми после своей смерти и получили это отличие за свои заслуги перед Россией. Но уже в X. Век постепенно начинается борьба за примат государственной власти над церковью.

3) Аскетизм и «труды» (спор между иосифлянами и несторианами).

В разные периоды русской истории в православии шел спор о путях спасения: чисто духовном, преимущественно пассивном, аскетическом и активном — «труде во Христе». Истоки этого спора можно проследить еще в домонгольские времена, но своего апогея он достиг в XIV в. На защиту последнего пути встали лучшие мужи православия, праведники и святые. Даже митрополит Иларион выражал свое недовольство тем, что верующие пренебрегают земным миром и отказываются от активной жизни в заботе о спасении на небесах.

4) «Двойная вера».

Для Древней Руси было характерно «двоеверие» — диалог ценностей христианства и язычества. Это была не просто особенность религиозного сознания отдельных людей. Это была система взглядов, которая серьезно повлияла на церковную практику. Это было обычное переплетение языческих и христианских ритуалов, которое заметно и сегодня (украшение церквей на Троицу березовыми ветками и т.д.). Руководство византийской церкви не могло, не хотело и не могло последовательно бороться с этой традицией. Это объяснялось и тем, что Старая Русь для Константинополя была лишь 60-й (а позже 72-й) в списке 112 епархий православной церкви.

5) Племенное и сословное право

В праве Древней Руси происходил постоянный диалог между родовым и сословным принципами. Основа законов, объединенных в XI-XII вв. «Русская Правда» представляла собой сочетание родового обычного права, согласно которому все люди были равны, и нового государственного сословного права, которое основывалось на неравных правах между людьми. Она предполагала два принципа права — «горизонтальный» (разрешение споров между родственниками без вмешательства вышестоящего государственного органа) и «вертикальный» (разрешение споров силой вне противоборствующих сторон — государства).

6) Национальная идентичность

Долгое время национальное самосознание россиян было диалогичным. На него активно влияла православная, византийская самоуверенность. В русской культуре очень рано, еще в XI веке, возникло сознание богоизбранности, которое приравнивало русских к византийцам, стремившимся к политическому господству в Восточной Европе. В «Повести временных лет», первой русской летописи, упоминание о посвящении Руси Богу повторяется трижды и связано с легендой о путешествии апостола Андрея, проповедовавшего в Причерноморье, в Киев и Новгород. В 1072 году появились первые русские национальные святые — князья Борис и Глеб. Древняя Русь быстро обрела то единство языка, власти и веры, которое затем позволило ему восстановить свое единство после распада государства, а также сохранить его при колонизации земель.

Этика в терминах

Как уже отмечалось, одной из самых древних, распространенных и наиболее устойчивых конструкций в человеческой психике является оппозиция «свой — чужой». Это бинарная оппозиция, с помощью которой новорожденный ребенок впервые ориентируется в мире, а первобытный человек в далекой древности сделал первый шаг к развитию сознания. Она и сегодня является определяющей для общественного мировоззрения. В древнерусском обществе понятие «народ» оказалось наиболее тесно связанным с этим противопоставлением. «Народ» — это земледельческое, ремесленное и торговое население губернских земель, основная масса свободного населения, как городского, так и сельского. Слово «ludin'» происходит от корня * leudh- «расти», с помощью которого древние индоевропейские сообщества обозначали сферу «своего», «свободного» и противопоставляли ее сфере «чужого», «враждебного». В памятниках древнерусской письменности объем значений этого слова примерно одинаков. В.В.Колесов определяет его смысловую нагрузку в русском языке X — XIII вв. следующим образом: «народ — независимый, способный на любого предпринимателя, свободный и «свой», объединенный общим лидером и духом предприимчивости, подчиняющийся светскому закону».

Согласно лингвистическим данным, идея «народ», «свой» была тесно связана с понятиями «свобода», «собственность» и «сообщество». Слова «собственный», «свобода» и «собственность» этимологически восходят к возвратному или притяжательному местоимению * swos-, которое обозначает любого члена определенного коллектива и выражает взаимные отношения; таким образом, они являются омонимами. Если представить себе мировоззрение коммуниста, который смотрит на мир своими глазами, то свобода для него будет прежде всего «своей собственной». Чужак» может войти в закрытый общинный мир в виде путешественника или пленного раба — он не свой, он лишен того, что ему принадлежит, у него нет ничего, даже собственности и прав, и поэтому он не «свободен» в этом сообществе.

Как показал И.Я. Фроянов, понятие «люди» включало в себя как городское, так и сельское население волости. В политическом и экономическом смысле она представляется безраздельной. Это логично, потому что повседневная деятельность, собственность и правовой статус были едины. Оба имели одинаковое право участвовать в вече, и вместе они участвовали в ополчении.

Поскольку «народ» составлял основную часть населения Древней Руси, представление о свободном полноправном члене общины формировало все общественное сознание эпохи. Положение этой социальной категории мыслилось как усредненное, как некая точка отсчета, по отношению к которой определялись «лучшие» и «бедные». Это влияние проявилось и в других областях. Например, в отношении к работе. Простые свободные люди обычно вели трудовую жизнь, поэтому социальная оценка труда в России XI — XIII века была высокой. В целом выше, чем в Западной Европе, где отношение к крестьянскому труду было амбивалентным, а понимание важности крестьянского труда часто сосуществовало с крайне пренебрежительным отношением к нему. На Руси ничего подобного не наблюдалось; напротив, в Изборнике 1076 года говорится: «У любящего труд нет печали». В «Поучении» Владимир Мономах представляет труд вообще как одну из основных добродетелей, а лень — как один из основных пороков.

Образы крестьянского труда использовались древнерусскими писателями для изображения самых возвышенных дел, таких как христианизация Руси: «Как здесь одни губят землю, другие жнут и употребляют ее без жнивья, так и мы жнем, ибо отец наш Володимир привел землю в вид святой, просветил ее своим крещением и наполнил сердца верующих людей словами книги, а мы жнем, узнав и приняв книгу». Разница ощущается в языке. В Западной Европе термины работа на ферме (rusticatio — сельская жизнь, работа на ферме, фермерство) и невежество, невоспитанность, деревенщина являются синонимами. В древнерусском языке такого понятия нет. Термины, обозначающие социальную неполноценность, приобрели негативный оттенок.

Например, «смирна» — прямой связи с сельскохозяйственными работами у этой категории нет. Волхвов, оскандалившихся в 1071 году, называли также «холопами». В то же время сельское хозяйство и другие производительные работы не бросали тень на свободное население, которое, как его называли, «люди». Такая ситуация существовала и в более поздние времена. В XIV веке появляются «страдники» — зависимое население, работающее на барской земле. «Страда», «страдать» — однокоренные слова. «Страдать» — это «работать» и «страдать» одновременно. Но и здесь нет презрения, скорее сочувствие.

Этичекая оценка бедности и богатсва в Древней Руси

Высокий социальный престиж богатства в древнерусском общественном сознании был связан с двойственностью этической оценки. С одной стороны, несмотря на то, что христианская система взглядов однозначно отдает приоритет бедности перед богатством, осуждение существования богатства как такового не прослеживается в древнерусском общественном сознании. Напротив, Церковь показывает богатым приемлемые формы существования без больших материальных потерь и в соответствии со своей совестью. Для этого необходимо творить милостыню, кормить и защищать бедных, поддерживать Церковь. Такие правила советуют «Наказание богатых» в Изборнике 1076 года, «Наставление» Владимира Мономаха и некоторые другие произведения. С другой стороны, любостяжание, понимаемое как жадность, строго осуждалось. Поучительная история на эту тему содержится в Киево-Печерском патерике. Некий Феодор «оставил мирское богатство и раздал нищим, был благочестив и возвысился до добродетели».

Затем он был искушаем дьяволом и сожалел о потере своего богатства. В нем зародилось беспокойство, что если он проживет долго и физически истощится, то ему не хватит монастырской пищи, и он не сможет купить что-нибудь к ней (видимо, таков был обычай). Под руководством демона, выдававшего себя за его друга, отца Василия, он горячо молил Бога о золоте и серебре. Усилиями того же демона Федор находит клад и почти бежит из монастыря. В конце концов, козни лукавого были сорваны. В кропотливой работе Теодор развеивает эту иллюзию. Духовная победа Федора выразилась в том, что он потерял «память жадности» настолько, что не смог показать князю, где зарыт клад. Другой пример раскаявшегося исполнителя денег среди персонажей Патерика — князь Святополк Изяславич, который пытался забрать соль, чудесным образом полученную из праха блаженного Прохора. Древнерусская этика не осуждала богатство, особенно если его владелец владел им справедливо по представлениям того времени, то есть делился им. Но отношение к стремлению к большему богатству, к «жадности» было крайне негативным.

Богатство было необходимым условием для дворянства. Бедный аристократ, если не монах, был немыслим в Древней Руси. А среди монахов настоящий аристократ, который вел поистине бескорыстную жизнь, известен только один — князь Николай Святоша, который сначала колол дрова для нужд монастырской кухни, а потом стал дворником.

В общественном сознании того времени абстрагирование понятия дворянства еще не было сильно развито. Так, по мнению В.И. Сергеевича, «звание боярина в древности было не званием, присваиваемым князем, а обозначением целого класса людей, отличавшихся, помимо прочего, имущественным превосходством. Такого же мнения придерживается и современный филолог В.В. Колесов: «В развитии общей идеи благородства сначала была устранена идея прекрасного и доброго, затем из набора атрибутов была исключена идея физической силы, наконец, идея личного величия. Понятие дворянства постепенно утрачивало некоторые признаки своего содержания, расширяло сферу своего действия и таким образом приспосабливалось к потребностям феодального общества. «Богатый человек» может быть «начальником». Богатый человек может быть «главным», и он этим славится — так можно кратко сформулировать средневековый стандарт благородства.» В то же время знатность определялась не только богатством, а целым рядом параметров. К ним также относятся щедрость (о ее важности мы говорили в предыдущей главе), высокое положение в политической системе, следование определенной модели поведения, наличие определенной системы социальных связей. Если человек обладал всеми вышеперечисленными качествами, он считался благородным. Высшая степень знатности характеризовалась боярским титулом и предполагала выполнение руководящих функций в обществе.

По мнению И.Я.Фроянова, «дворяне предстают перед нами прежде всего как лидеры, управляющие обществом. Итак, мы снова имеем дело с набором качественных, официально не установленных, неформализованных критериев, некоторые из которых могут быть решающими в разных ситуациях. У нас нет свидетельств того, что боярский сан был возведен в рыцарское достоинство, как это было в средневековой Европе; титул не был опротестован князем, как дворянские титулы в наше время, и не «угас» как должность в Московской Руси.

Свобода и зависимость

Резкое различие, существовавшее в Западной Европе между свободными и рабами, выражалось также в том, что бывший раб даже после освобождения нес на себе позорную печать своего прошлого состояния. В России такого не было. Смерд, освобожденный от крепостной зависимости, был включен грамотой Всеволода Мстиславича в категорию «отверженных», куда входили купец, неграмотный священник и даже осиротевший князь. Быть изгоем, таким образом, не имеет для бывшего раба никакого оскорбительного значения. Это лишь указание на временную незащищенность социального статуса. Даниил не колеблется в своей «молитве» и пишет: «Я был в великом бедствии и скорби, и терпел раба Ерма; все искушало меня, как злое». В этом предложении Даниил представляет прошлое рабство не как постыдный факт, а как доказательство своего великого опыта.

Размытые границы между свободой и рабством отразились в использовании терминов патриархального рабства для описания различных категорий невольников в России. Слово «холоп», «челядин» первоначально относилось к самым младшим членам семьи, как известно. М.Ф.Владимирский-Буданов также связывал относительную «мягкость» рабства у славян с традициями семейного рабства: «Языковые факты указывают, что древнейший первоисточник рабства находился в связи с семейным правом. Слово «семиа» (согласно словарю Востокова) означает «рабы». , домашние хозяйства. <…> Термины «слуга» (чад, чадо), «холоп» (в малороссийск. хлопец = мальчик, сын) применяются в равной степени к подчиненным отцовской власти и к рабам. В силу этой связи между институтом рабства и семейным правом, его природа определяется природой последнего. У народов со строгими семейными отношениями институт рабства принимает суровый характер; напротив, у таких народов, где отцовская власть менее строга, рабы почти равны подчиненным членам семьи. Славяне — один из таких народов».

Возможность для зависимого человека выйти из подчиненного положения («обрести свободу» от «доброго хозяина»), а также память о языке, уравнивавшем раба и несовершеннолетнего члена семьи, не позволяли считать раба биологически и морально неполноценным существом в древнерусском общественном сознании, как это было в античном мире и в обществе раннего средневековья. «Варвары считали личные качества свободного человека и раба несравнимыми: от первого ожидали благородства, храбрости и трудолюбия в поддержании личной и семейной чести (что по сути было одним и тем же); второй был подлым, вероломным и трусливым, заслуживающим только презрения и жалости. Верный и храбрый раб, который с честью и бесстрашием служит своему господину, восхваляется как несравненный человек». Образ раба в древнерусской литературе имеет разные очертания. Презренные рабы, кажется, вообще не существуют. Отпрыск Георгия, «уродливый от рождения», подаренный князем Борисом золотой гривной, был со своим господином до конца. Воскликнув: «Я не оставлю тебя, мой благородный господин, если твоя красота погибнет, я тоже, как и ты, умру вместе с тобой!», он попытался защитить тело Бориса от вражеских копий и был пронзен, а затем обезглавлен. Другой пример: воры неоднократно пытались ограбить Григория Чудотворца, но Блаженный каждый раз чудесным образом останавливал их. После краткого морализаторства они осознали греховность своего существования. Их исправление и наставление ознаменовалось тем, что они были приняты в рабство монашеской братии и сменили профессию воров на спокойную жизнь садовников.

В этом случае, как и в рассказе Даниила Заточника, существенно, кто является хозяином раба; поступая на работу в святой монастырь, бывшие преступники становятся частью его святости, и таким образом монашеское рабство является почти гарантией спасения, во всяком случае, знаком исправления. Белгородский епископ, автор учения против пьянства, оправдывает свое право проповедовать перед людьми, официальным пастором которых он не является, и сравнивает себя с рабом. Раб в его представлении, если он действительно любит своего господина, не останется равнодушным, «видя и прося, ни в чем», то есть обесчещенным и в презрении, он «болен сердцем».

И даже если он ничем не сможет помочь, он покажет свое участие тем, что не сможет смотреть на «предобрые и бесславные дела своего господина». Таким образом, древнерусский раб частично реализует поведенческую модель младшего члена семьи — он вовлечен в происходящее с хозяином, сопереживает ему. Реальные отношения между крепостным и его хозяином были отнюдь не радостными, как видно из «Русской правды». Однако в древнерусской литературе смерд не изображается в черных красках, а даже идеализируется, особенно когда он не «плавает», а ведет себя в соответствии со своим состоянием. Судьба злодея горька, особенно если у него недобрый хозяин; ему не позавидуешь.

Идеальный образ князя в Древней Руси

Рассмотрим образ идеального князя, сложившийся в древнерусской литературе, и попытаемся определить, в какой степени перечисленные явления имели место в общественном сознании Древней Руси. Литературный образ весьма показателен: как отмечал академик Д.С. Лихачев, «жизнь, а не литература, не литературная традиция, выработала те идеалы, которые служили эталоном людей в действительности и в литературе».

Наиболее древней чертой в понимании идеального образа князя является особое внимание к личным качествам, которыми он должен обладать. В отличие от современных представлений, согласно которым хороший руководитель должен не сам выполнять работу, а лишь правильно организовывать деятельность своих подчиненных, от древнерусского князя ожидалось личное участие во всех начинаниях. Во время битвы он лично руководит войском, подавая хороший пример и выезжая на лихом коне на глазах у всех. На войне добрый князь сам, не полагаясь на воевод, заказывает сторожевую службу, на охоте — ловчую службу, в церкви — порядок службы. Дома он вникает во все детали организации домашнего хозяйства, не оставляя заботу о нем на вора или подростка. Он сам судит блюдо, сам принимает гостей, сам показывает свое мастерство на охоте, сам говорит на иностранных языках. Он не может быть ни ленивцем, ни соней, ни обжорой. Таков идеальный князь в «поучении» Владимира Мономаха. Совокупность его прекрасных личных качеств образует его «личный капитал», который обеспечивает ему авторитет, подобный авторитету «старших мужчин» эпохи клана. Для того чтобы его уважали, он сам должен многое знать и уметь. По наблюдению И. С. Чихурова, образ идеального правителя, сформировавшийся в византийской политической мысли, имел совсем другие черты: «Развитый государственно-бюрократический аппарат ставил византийского императора прежде всего перед необходимостью контролировать его. Поэтому неудивительно, что в византийских «княжеских зниаках» мы встречаемся не с обработкой личных произведений императора, а с деятельностью чиновников. Общественное развитие Руси еще не зашло так далеко, чтобы искоренить представление о князе как о лидере, который должен быть лучшим во всем.

Еще одна важная черта принца — его щедрость. Князь не скупится на удовлетворение нужд своих дружин, устраивает пир, более того, он «нищий человек» — подает милостыню и кормит бедных. Например, Владимир I Святославич: «Приказал любому бедному и нищему приходить на княжеский двор и брать любые объедки — пить и травить, а из овечьих загонов кунами. И когда он сделал и это, то сказал, что поскольку «бессильные и больные не могут дойти до моего двора», то приказал развести костер и запастись различными видами хлеба, мяса, рыбы, овощных смесей, медом в чашках, а иногда и квасом, и разнести по городу, спрашивая, «куда не могут дойти бессильные и бедные… и раздают нуждающимся». Это то, что он делает для своих людей всю неделю. Они оставили во дворе пиршество. И пришли все паломники, женихи, принцы и принцы без принцев. Поскольку было много мяса, скота и животных, все было в изобилии. И когда они ели своими руками, то начали роптать на князя, говоря: «Зло для нашей головы, что мы едим деревянными языками, а не серебряными». Услышав это, Владимир велел просить для вождей посеребренные прутья, а сам отвечал: «Мы не можем платить вождям серебром и золотом; но я буду платить вождям серебром и золотом, как платили дед мой и отцы мои до получения золота и серебра.» Летописец объясняет щедрость князя впечатлением, которое произвели на него изречения различных библейских деятелей — царя Давида, Соломона и других. Вполне понятно желание писателя истолковать поведение просветителя Руси как буквальное соблюдение христианских норм, тем более что князь-апостол не привел для этого столько причин. Однако вряд ли этому можно верить.

На странице рефераты по философии вы найдете много готовых тем для рефератов по предмету «Философия».

Здесь темы курсовых работ по философии

Читайте дополнительные лекции: