Постпозитивистская философия и методология экономико-управленческой теории

Оглавление:

Предмет: Философия

Тип работы: Реферат

У вас нет времени или вам не удаётся понять эту тему? Напишите мне в whatsapp, согласуем сроки и я вам помогу!

На странице рефераты по философии вы найдете много готовых тем для рефератов по предмету «Философия».

Дополнительные готовые рефераты на темы:

Введение

Рассмотрение проблем и возможностей познания является одной из сквозных проблем философии. Однако в разные эпохи эта проблема приобретает свои особенности и рассматривается с разных точек зрения. В современности она связана, прежде всего, с характерными особенностями развития научно-технической цивилизации, с порожденными ею формами осознания действительности.

Наука играла и продолжает играть ведущую роль в возникновении и развитии научно-технической цивилизации. Неоспоримые успехи научного знания, особенно в математике и физике в начале 20 века, не могли остаться незамеченными философами. Более того, последствия были впечатляющими. В общественном сознании распространилась неоправданная переоценка возможностей науки и культ научного знания. Для многих людей нашего времени вера в науку в значительной степени заменила веру в Бога. Для этих людей наука взяла на себя роль религии, способной дать окончательный ответ на фундаментальные проблемы мира и человеческого существования.

В то же время бесчеловечные последствия научно-технического процесса, ставшие очевидными в наше время, порождают активное противодействие культу научной рациональности. Нередко науку обвиняют во всех пороках и грехах современной цивилизации.

Тем не менее, оптимизм приверженцев научного подхода, хотя и основательно потускневший, не иссяк. Сегодня это проявляется в моделях информационного общества, которые якобы способны решить самые насущные проблемы, с которыми еще десять или два десятилетия назад не могли справиться ни наука, ни технологии.

Между тем, влияние научно-технического прогресса на социальную жизнь действительно противоречиво. В таких условиях неудивительно, что обнаружение несостоятельности иллюзий научности и техницизма неизбежно приводит к усилению антинаучных и антитехнических настроений. Это проявилось в художественной, в основном научно-фантастической литературе, а также в рождении утопических проектов, начиная от предложений о долгосрочном моратории на научные открытия и технологические инновации и заканчивая призывами вернуться к ремеслу, производству и принципам сельского хозяйства в эпоху конного плуга и лемеха.

Сегодня очевидно, что при оценке влияния научно-технического прогресса на ход истории нельзя принимать ни безграничный оптимизм, ни безнадежный пессимизм. Определение оптимального места и роли НТП в жизни общества сегодня и в обозримом будущем остается в наши дни одной из центральных задач философии, поскольку характер решения этой проблемы во многом определяет: быть или не быть земной цивилизации.

Развитие научного знания в позитивистской философии

Проблемы эпистемологии, и особенно проблемы возникновения и развития научного знания, способы постижения истины, вопросы методологии научного поиска продолжают оставаться актуальными и находятся в центре внимания современной философии. Бум, начавшийся в истории и методологии науки в западной философии в 1960-х годах, продолжается и по сей день. Это отражается, например, в непрекращающихся дискуссиях по проблемам взаимоотношения науки и философии, оснований научного знания, формирования и развития теории, научной рациональности, критерия истины и научности и так далее.

Поиск основных методологических подходов, предпринятый в западных странах в последние десятилетия с целью найти исходную прочную философскую основу для научной деятельности, привел к позитивным сдвигам в эпистемологии, но не к окончательному решению ее глубинных проблем.

Начало логико-методологическому анализу научного знания было положено неопозитивизмом, который отказался от изучения проблемы возникновения нового знания. Целью науки, согласно неопозитивизму, является формирование базы эмпирических данных в виде фактов науки, которые должны быть представлены языком, не допускающим двусмысленности и невыразимости. Логико-математический понятийный аппарат, характеризующийся точностью и ясностью описания изучаемых явлений, был предложен в качестве такого языка логическим эмпиризмом. Предполагалось, что логические понятия должны выражать когнитивные значения наблюдений и экспериментов в предложениях, признаваемых эмпирической наукой в качестве предложений научного языка.

Последовательное аксиоматическое изложение логики было дано в трехтомном труде «Principia Mathematica» Э. Рассела и А. И. Уайтхеда (1910-1913). А в 1921 году появилась блестящая работа австрийского философа Людвига Витгенштейна, ученика и друга Рассела, «Трактат по логике и философии». Сама концепция созрела в голове Витгенштейна уже в 1914 году, но эмоциональный импульс толкнул его на фронт, и в течение четырех лет — сначала в окопах, а затем в плену — он носил рукопись своего будущего труда в ранце. По возвращении в Вену в 1919 году Витгенштейн начал готовить рукопись к публикации, но его очень раздражало предисловие Рассела, которое показалось ему слишком поверхностным. Поручив судьбу рукописи Расселу, Витгенштейн оставил философские занятия и пошел работать учителем в сельскую школу. Философские бури, которые вызвал его трактат, прошли мимо него. С изучения этой тонкой (менее 100 страниц) книги Витгенштейна члены Венского кружка начали свои философские исследования. Это произвело на них неизгладимое впечатление.

В этот первый период своей работы, отраженный в «Трактате», Витгенштейн создал простую модель реальности, которая служит зеркальным отражением языковой структуры пропозициональной логики. Согласно его идеям, реальность состоит не из вещей, предметов, явлений, а из атомарных фактов, которые могут быть объединены в более сложные, молекулярные факты. Подобно атомарным предложениям логики, атомарные факты независимы друг от друга. «Любой факт может иметь место или не иметь места, а все остальное остается неизменным», — утверждает Витгенштейн. Атомарные факты не связаны между собой, поэтому в мире нет закономерных связей: «Вера в причинность — это предрассудок».

Онтологизируя структуру языка пропозициональной логики, то есть отождествляя ее со структурой реального мира, Витгенштейн делает эту структуру общей для всего научного знания. Если реальность — это только комбинация элементов одного уровня — фактов, то наука должна быть комбинацией предложений, представляющих факты и их различные комбинации. Все, что претендует на выход за пределы этого «одномерного» мира фактов, все, что апеллирует к взаимосвязям фактов или к глубинным сущностям, определяющим их наличие или отсутствие, должно быть изгнано из науки.

Конечно, в языке науки есть много предложений, которые прямо как будто не соответствуют фактам, но это связано с тем, что «язык вуалирует мысли», он передает их в искаженном виде. Кроме того, в языке науки, естественном языке, и особенно в языке философии, большое количество предложений на самом деле не говорят о фактах и просто бессмысленны. «Большинство предложений и вопросов, — считает Витгенштейн, — которые превращаются в философские проблемы, не ложны, но бессмысленны. Поэтому мы не можем ответить на подобные вопросы вообще, а лишь констатируем их бессмысленность». Для того чтобы однозначно показать, что язык науки имеет структуру языка пропозициональной логики, нам необходим логический анализ этого языка, который должен выявить истинную структуру пропозиций науки и изгнать из него бессмысленные пропозиции. Этим объясняется исключительная важность логического анализа языка в методологическом исследовании науки.

Эти идеи Витгенштейна были подхвачены и развиты в позитивистском духе членами Венского кружка, которые добавили определенные эпистемологические предпосылки к учению Витгенштейна о структуре мира.

С введением связи с открытием логический позитивизм попытался перейти к анализу эмпирических утверждений с точки зрения их выражаемости через логические термины, тем самым исключив из логики и методологии вопросы, связанные с открытием нового знания. В то же время эмпирическая эпистемология получила статус основы научного знания, то есть логические позитивисты были убеждены, что эмпирическая основа научного знания формируется исключительно на основе языка наблюдения. Таким образом, общая методологическая позиция предполагает сведение теоретических суждений к наблюдательным утверждениям. Принцип верификации, предложенный позитивистами в первой половине двадцатого века, предусматривал признание научно значимыми только тех выводов, содержание которых может быть обосновано протокольными предложениями.

Поэтому в доктринах позитивизма факты науки абсолютизируются, имеют приоритет над другими элементами научного знания, поскольку, по их мнению, они определяют содержательность и истинность теоретических предложений. Иными словами, согласно концепции логического позитивизма, существует чистый опыт, свободный от деформирующих влияний когнитивной деятельности субъекта, и адекватный этому опыту язык; пропозиции, выраженные этим языком, проверяются непосредственно опытом и не зависят от теории, поскольку словарь, используемый для их формирования, не зависит от теоретического словаря.

Попытки позитивизма применить логический аппарат к анализу знаний, выраженных в форме повествовательных предложений, не привели к научно значимым результатам; они столкнулись с такими проблемами, которые не могли быть решены в рамках предполагаемого им редукционистского подхода к знанию и познанию. В частности, неясно, почему не все утверждения науки становятся фундаментальными, а только некоторые из них? Каковы критерии их отбора? Каковы их эвристические возможности и эпистемологические перспективы? Каков механизм архитектоники научного знания?

Критерий верификации теоретических предложений вскоре оказался ограниченным, что вызвало многочисленные критические замечания в его адрес. Узость метода верификации сначала сказалась на философии, поскольку оказалось, что философские предложения не верифицируемы, так как не имеют эмпирического значения. Х. Патнэм указывает на эту сторону неадекватности доктрины логического позитивизма.

Концепция науки в критическом рационализме

Первым, кто указал на слабость позитивистской доктрины логического анализа научного знания, был Карл Поппер. В частности, он отметил, что наука имеет дело в основном с идеализированными объектами, которые, с точки зрения позитивистского понимания научного знания, не могут быть проверены с помощью пропозиций и поэтому объявляются бессмысленными. Более того, многие научные законы, выраженные в терминах предложений, не поддаются проверке, например, минимальная скорость, необходимая для преодоления земного притяжения и достижения околоземного пространства, составляет 8 км/с, поскольку для их проверки требуется множество частных предложений. Под влиянием критики логический позитивизм ослабил свои позиции, введя в свою доктрину положение о частной эмпирической проверяемости. Из этого логически следовало, что только эмпирические понятия и предложения, выраженные с помощью этих понятий, являются достоверными; другие понятия и предложения, непосредственно связанные с научными законами, признаются значимыми (подтверждаемыми) благодаря их способности выдерживать частичную проверку.

Будучи близко знакомым со многими членами Венского кружка, Поппер имел возможность изучить и понять изнутри, чего хотели логические позитивисты, поэтому он достаточно быстро понял несостоятельность и несостоятельность их логической доктрины научного знания. Осознавая тщетность пути, пройденного логическими позитивистами в поисках оснований научного знания, философ выбирает иное направление движения, ведущее к анализу развития научного знания. Таким образом, в отличие от позитивистов, Поппер признает функцию философии в формировании и развитии научного знания.

Согласно Попперу, наука — это динамическая система, которая предполагает постоянные изменения и рост знаний. Эта позиция определила иную роль философии науки в научном познании: задачей философии стало уже не обоснование знания, как это было в неопозитивизме, а объяснение его изменений на основе критического метода. Так, в своей книге «Логика и рост научного знания» Поппер пишет: «Центральной проблемой эпистемологии была и остается проблема роста знания, и лучший способ изучить рост знания — это изучить рост научного знания». Рост знаний происходит в процессе рациональной дискуссии, которая всегда выступает как критика существующих знаний. Именно поэтому Поппер называет свою философию критическим рационализмом. В качестве основного методологического инструмента для этой цели Поппер вводит принцип фальсифицируемости, значение которого сводится к проверке теоретических утверждений эмпирическим опытом. В чем фальсифицируемость лучше верифицируемости и какова логика аргумента Поппера?

Объясняя задачу методологии, изучение механизмов роста научного знания, Поппер начинает с понимаемой и воспринимаемой реальности, составляющей сферу научного знания. По его глубокому убеждению, наука не может заниматься истиной, поскольку научное исследование сводится к выдвижению гипотез о мире, предположениям и догадкам о нем, построению вероятностных теорий и законов — таков общий способ познания мира и корректировки наших представлений о нем. Поэтому было бы, по меньшей мере, безрассудно принимать одни из этих идей как истинные и отвергать другие. Другими словами, не существует универсального механизма, который мог бы отделить истинное знание от ложного из множества существующих знаний.

Поэтому задача философии — найти такой механизм, который позволит нам приблизиться к истине. В логико-методологической концепции Поппера такой механизм существует в виде принципа фальсификации. Философ считает, что научными могут быть только те утверждения, которые опровергаются эмпирическими данными. Поэтому опровержимость теорий фактами науки признается в логике научного открытия в качестве критерия научности этих теорий.

На первый взгляд, эта позиция кажется бессмыслицей: если окажется, что все умозрительные построения, которые мы делаем о мире, противоречат нашему собственному эмпирическому опыту, то мы должны признать их ложными на основании здравого смысла и отбросить как несостоятельные. Но аргумент Поппера основан на логике другого рода.

Все можно доказать. Это проявилось, например, в искусстве софистов. Поппер считает, что научные утверждения, утверждающие существование материальных объектов, не относятся к числу подтвержденных опытом, а, наоборот, к числу опровергнутых опытом, поскольку логика мироустройства и нашего мышления заставляет нас верить, что научные теории, опровергнутые фактами, содержат информацию об объективно существующем мире.

Метод науки

Индуктивный метод долгое время считался основным, а иногда и единственным методом научного познания. Согласно индуктивистской методологии, которая восходит к Ф. Бэкон, научное знание начинается с наблюдения и установления фактов. После установления фактов мы переходим к их обобщению и построению теории. Теория считается обобщением фактов и поэтому считается надежной. Однако уже Д. Юм заявил, что общее утверждение не может быть выведено из фактов, и поэтому любое индуктивное обобщение ненадежно. Так возникла проблема обоснования индуктивной дедукции: что позволяет нам переходить от фактов к общим утверждениям?

Осознание неразрешимости проблемы обоснования индукции и интерпретация индуктивного заключения как утверждения истинности своих выводов привели Поппера к отрицанию индуктивного метода познания вообще. Поппер приложил немало усилий, чтобы показать, что процедура, описываемая индуктивным методом, не применяется и не может применяться в науке.

Во-первых, он указывает, что в науке не существует установленных фактов, то есть той неоспоримой эмпирической основы, которая служит отправной точкой индуктивной процедуры. Все наши утверждения о фактах являются утверждениями, и каждое утверждение гипотетично и может быть опровергнуто. Также не существует «чистого» наблюдения, которое может дать нам достоверные факты, потому что «наблюдение всегда избирательно». Нужно выбрать объект, иметь определенную задачу, интерес, точку зрения, проблему. А описание наблюдений предполагает описательный язык и определенные свойства слов; оно предполагает сходство и классификацию, которые, в свою очередь, зависят от интереса, точки зрения и проблемы». Таким образом, вопреки тому, что рекомендует индуктивный метод, наука не может начинаться с наблюдений и утверждений о фактах. Прежде чем приступить к наблюдениям, необходимо иметь некоторые теоретические инструменты, знания о наблюдаемых вещах и проблему, которую нужно решить.

Можно также показать, что переход к общему утверждению часто начинается с одного факта, а не со всей совокупности. Это показывает, что факт не является основой для индуктивного обобщения и обоснования, а лишь поводом для общего утверждения. Даже если есть набор фактов, общее утверждение или теория настолько выходит за пределы этих фактов в своем содержании, что нет никакой разницы, на каком количестве фактов мы строим теорию. Их всегда будет недостаточно для оправдания. Таким образом, Поппер заключает: «Индукция, то есть вывод, основанный на множестве наблюдений, — это миф. Это не является ни психологическим фактом, ни фактом повседневной жизни, ни фактом научной практики.

Ошибка индуктивизма, по мнению Поппера, заключается прежде всего в том, что он пытается обосновать наши теории с помощью наблюдения и эксперимента. Такое оправдание невозможно. Теории всегда остаются лишь недоказанными, рискованными предположениями. Факты и наблюдения используются в науке не для обоснования, не как основа для индукции, а только для проверки и опровержения теорий — как основа для фальсификации. Это устраняет старую философскую проблему обоснования индукции. Факты и наблюдения приводят к гипотезе, которая ни в коем случае не является обобщением того же самого. Затем факты используются для того, чтобы попытаться фальсифицировать гипотезу. Фальсифицирующее заключение является дедуктивным. Индукция не используется, поэтому нет необходимости беспокоиться о ее обосновании.

Что такое метод науки, если не индуктивный метод? Познающий субъект не встречает мир как tabula rasa, на которой природа рисует свой образ, человек всегда зависит от определенных теоретических установок в познании действительности. Процесс познания начинается не с наблюдения, а с выдвижения предположений, презумпций, объясняющих мир. Мы связываем наши предположения с результатами наблюдений и, после их фальсификации, отбрасываем их и заменяем новыми предположениями. Метод проб и ошибок — это то, на чем держится наука. Для познания мира, утверждает Поппер, «нет более рациональной процедуры, чем метод проб и ошибок — предположений и опровержений: попытка предложить теорию; попытка показать ошибочность этих теорий в меру своих возможностей и временно принять их, когда критика оказывается безуспешной». Метод проб и ошибок характерен не только для науки, но и для всех знаний в целом. И амеба, и Эйнштейн используют его для познания окружающего мира, говорит Поппер. Более того, метод проб и ошибок — это не только метод познания, но и метод всего развития. Природа действует методом проб и ошибок при создании и совершенствовании биологических видов. Каждый отдельный организм — это еще одно испытание; успешное испытание выживает, производит потомство; неудачное испытание устраняется как ошибка.

Поппер еще дальше отходит от своей эпистемологической позиции в учении о содержании и правдоподобности научных теорий. Концепция правдоподобия несовместима с узколобым фальсификационизмом и механическими «пробами и ошибками». Возможно, именно поэтому она не оказала большого влияния на развитие школы Поппера.

Тот же методологический механизм (принцип фальсификации теорий), который позволяет научному знанию приближаться к истине, опровергая ее фактами, Поппер принимает в качестве критерия демаркации описательных (эмпирических) наук от теоретических и от самой философии, отвергая тем самым неопозитивистские критерии демаркации (индукцию и верифицируемость).

Идеологическое содержание теорий фальсификации и демаркации имеет аксиологический смысл, который приводит нас к идеологическому измерению. В основе концепции логики открытия Поппера лежит идея, принявшая форму убеждения, что в науке нет истины и нет критерия для ее выявления; целью научной деятельности является не поиск истины, а выявление и обнаружение ошибок и заблуждений. Эта, в общем-то, идеологическая идея определялась и соответствующей структурой:

представления о мире, которые принимаются в науке как знания о нем, не являются истинами, поскольку нет механизма, который мог бы установить их истинность, но есть способ обнаружить их ошибочность;
в науке только то знание отвечает критериям научности, которое выдерживает процедуру фальсификации;
в исследовательской работе нет более рациональной процедуры, чем метод проб и ошибок — предположения и опровержения.

Эта структура — та, которая была задумана и принята самим Поппером на уровне мировоззрения и реализована им в науке.

На первый взгляд, процедура опровержения теорий и нахождения новых теорий с решающей силой кажется позитивной и предполагает развитие научного знания. Однако попперовское понимание науки не предполагает ее развития, потому что в самом мире нет развития, а есть только изменение. Процессы, происходящие на неорганическом и биологическом уровнях природы, — это всего лишь изменения, основанные на методе проб и ошибок. Соответственно, теории в науке, как предположения о мире, не предполагают его развития. Замена одной теории другой не является кумулятивным процессом в науке. Последовательные теории не имеют преемственности друг с другом; напротив, новая теория является новой, потому что она максимально отходит от старой теории. Поэтому теории не подвержены эволюции, в них нет развития; они просто сменяют друг друга, не сохраняя между собой никакой эволюционной нити. В чем же тогда Поппер видит рост научного знания и прогресс теорий?

Он видит смысл и ценность новой теории, которая приходит на смену старой, в ее способности решать проблемы. Если данная теория решает проблемы, отличные от тех, для решения которых она была разработана, то такая теория, безусловно, признается прогрессивной. Самый мощный вклад, который теория может внести в рост научного знания, по мнению Поппера, заключается в порождаемых ею новых проблемах. Из этого утверждения видно, что прогресс науки мыслится как движение к решению более сложных и глубоких проблем, а рост знаний понимается в этом контексте как постепенная замена одной проблемы другой или последовательность сменяющих друг друга теорий, которые приводят к сдвигу в проблеме.

Поппер убежден, что рост знания является неотъемлемым актом рационального процесса научного исследования. Именно способ роста делает науку рациональной и эмпирической, утверждает философ, т.е. способ, с помощью которого ученые различают существующие теории и выбирают лучшую из них или (если нет удовлетворительной теории) выдвигают причины для отказа от всех существующих теорий и формулируют условия, которым должна удовлетворять удовлетворительная теория.

Под удовлетворительной теорией мыслитель подразумевает новую теорию, которая удовлетворяет нескольким условиям:

объяснять факты двух видов: с одной стороны, те факты, с которыми предыдущие теории справились, а с другой стороны, те факты, которые эти теории не смогли объяснить;
найти удовлетворительную интерпретацию экспериментальных данных, согласно которой существующие теории будут фальсифицированы;
интегрировать несвязанные гипотезы в целостность проблем;
новая теория должна содержать проверяемые следствия;
сама теория также должна выдерживать строгую процедуру проверки.

Поппер считает, что такая теория не только плодотворна для решения проблем, но даже обладает определенной степенью эвристической возможности, которая может служить доказательством успешности познавательной деятельности.

Модель развития науки

Результатом и концентрированным выражением фальсификационизма является схема развития научного знания, установленная Поппером. Философ считает, что у человека нет критерия истины и что мы способны только распознавать и изолировать ложь. Это естественно вытекает из этого убеждения:

понимание научного знания как набора предположений о мире — предположений, истинность которых нельзя установить, но можно обнаружить их ложность;
критерием демаркации является только то, что знание поддается научной фальсификации;
метод науки — пробы и ошибки.

Научные теории рассматриваются как необоснованные догадки, которые мы пытаемся проверить, чтобы обнаружить их ложность. Фальсифицированная теория отбрасывается, а новая теория, которая приходит ей на смену, не имеет с ней ничего общего; напротив, она должна максимально отличаться от предыдущей теории. На следующий день у вас с собой зонтик, но на небе ни облачка. Вы не можете приспособиться к капризам погоды. Даже если однажды вы его создадите, вы не поймете его и останетесь недовольны, утверждает Поппер. Вот обзор его фальсификационистской методологии.

Когда Поппер говорит об изменении научных теорий, о росте их истинности, о повышении степени правдоподобия, может сложиться впечатление, что он видит прогресс в последовательности сменяющих друг друга теорий T1 > T2 > T3 > … с возрастающей степенью истинности и, таким образом, накопление истинных знаний о мире. Однако это впечатление обманчиво, поскольку Поппер так и не доходит до признания кумулятивности. Переход от Т1 к Т2 не выражает накопления: «…самый мощный вклад в рост научного знания, который может внести теория, состоит в новых проблемах, которые она порождает…». Наука, согласно Попперу, начинается не с наблюдений и даже не с теорий, а с проблем.

Однако более поздние исследования, проведенные в этой области, показали ложность во многих аспектах модели развития науки, предложенной К. Поппером. Поппер.

На первый взгляд, кажется, что модель развития Поппера правильно описывает одну сторону реального процесса развития науки. Действительно, если сравнить проблемы, решаемые наукой сегодня, с теми, которые решали Аристотель, Архимед, Галилей, Ньютон, Дарвин и все другие ученые прошлых эпох, то возникает соблазн сказать, что научные проблемы сегодня стали несравненно более сложными, глубокими и интересными. К сожалению, небольшое размышление показывает, что это впечатление — хотя и лестное для нашего эго — ошибочно, или, по крайней мере, нуждается в уточнении.

Попробуем согласиться с тем, что в процессе развития знаний только растет глубина и сложность решаемых нами проблем. Тогда возникает вопрос, на каком основании мы его утверждаем. Что определяет глубину и сложность научной проблемы? Сразу становится ясно, что на этот вопрос нет другого ответа, кроме того, который дает нам сам Поппер: глубина и сложность проблемы определяется глубиной и сложностью теории, которая решает эту проблему. Мы не можем судить о сравнительной сложности проблем, решаемых учеными, разделенными, скажем, двумя веками развития науки, иначе, чем сравнивая сложность теорий, разработанных учеными этих эпох, и если теории ученых более поздней эпохи кажутся нам более сложными и глубокими, это дает нам основание утверждать, что они решают более сложные и глубокие проблемы. Поэтому в процессе развития знаний, прежде всего, растет глубина и сложность теорий, что само по себе дает нам основание говорить о возрастающей сложности наших проблем. Но даже это не совсем верно.

Увеличение глубины и сложности теорий в процессе развития знаний вполне очевидно. Но так ли очевидно, что глубина и сложность проблем, решаемых учеными, растет вместе с ними? Давайте подумаем, как мы оцениваем успех ученого, который решил проблему и предложил новую теорию о ней, например, достижения Эйнштейна. Оценивая теорию относительности Эйнштейна и сложность решаемых ею проблем, мы сравниваем ее с уровнем науки начала XX века, а не с наукой древних греков; проблемы Эйнштейна мы сравниваем с проблемами, которые решали Лоренц, Пуанкаре и их современники, но не Аристотель или Галилей. Любое научное достижение тем ценнее, чем больше оно превосходит уровень науки своего времени. Оценка научных результатов всегда относительна. Это можно объяснить по аналогии с оценкой спортивных достижений, например, тяжелой атлетики. Например, предположим, что спортсмен М поднял 150 кг в чистоте и рывке, а через 20 лет спортсмен Н поднял 180 кг. Можно сказать, что спортсмен Н намного сильнее М, «проблема», с которой он столкнулся, была намного сложнее, а достижение — значительнее. Однако те, кто хоть немного разбирается в спорте, не согласятся с таким утверждением. Сначала они спросят, на сколько килограммов М увеличил свой рекорд за свою спортивную карьеру и на сколько H ? И если окажется, что в ходе выступлений М увеличил свой рекорд, скажем, на 30 кг, а Н — только на 10 кг, то признают, что М был более выдающимся спортсменом и он наверняка решил более сложную «задачу». Однако, с точки зрения абсолютных цифр, сегодняшний обладатель первого места может показаться гораздо более значимым, чем прославленные чемпионы прошлых лет.

То же самое справедливо и для науки. Глубина и сложность проблемы, решаемой учеными, определяется тем, насколько далеко продвинулась передовая линия науки с ее решением и какое влияние это решение оказывает на соседние области науки. Именно поэтому мы считаем таких людей, как Ньютон и Дарвин, великими учеными, хотя с точки зрения абсолютного объема знаний эти ученые, похоже, превзойдены современными докторами наук. Если оценивать глубину и сложность проблем по тому влиянию, которое они оказывают на науку своей эпохи, то можно сказать, что, вопреки мнению Поппера, глубина и сложность научных проблем, похоже, не увеличивается со временем. С ростом сложности растет и глубина наших теорий. Но поскольку каждая новая теория опирается на предыдущие теории, которые передают ей свои достижения, наши проблемы тоже меняются. Но их глубина и сложность не зависят от уровня достигнутых знаний. Во все времена были глубокие проблемы — и сегодня, и вчера — и во все времена были поверхностные и простые проблемы.

Если мы предположим, как это делает Поппер в своей схеме, что глубина и сложность научных проблем увеличивается с прогрессом знаний, тогда мы должны признать, что каждый современный ученый работает над более сложными проблемами и поэтому является более значительным ученым, чем любой ученый прошлых эпох. Более того, однажды наши проблемы могут стать настолько сложными, что мы уже не сможем их решить, и развитие науки остановится. Последствия такого рода должны сделать модель развития Поппера неприемлемой даже для него самого.

Попперу удалось выразить многие тонкости роста научного знания. Но его концепция также подверглась критике. В основном за то, что Поппер сводит научный рост знания к дуэли гипотез, фактов наблюдений; он практически игнорирует понятие истины, вся проблема которой заменяется спором о правдоподобных гипотезах. Но помимо гипотез и фактов наблюдений, существует также социальный и технический мир, совокупность многих других фактов, которые также влияют на рост научного знания. Возьмем, к примеру, тот же принцип фальсификации. Следует помнить, что даже после обнаружения в результате научной критики фактов наблюдений, которые не описываются той или иной теорией, ученые отнюдь не спешат полностью отказаться от своих услуг. Например, ньютоновская механика, несмотря на наличие большого количества противоречащих ей фактов, широко используется современными учеными. Таким образом, утверждения Поппера носят нормативный характер, что означает, что им не всегда нужно следовать.

Рассмотрим взгляды ряда других постпозитивистов, которые разработали свои собственные концепции.

Концепция исследовательских программ Имре Лакатоса

Английский философ Имре Лакатос представил методологию исследовательских программ. Поппера, одна теория заменяется другой, старая теория полностью отбрасывается. Лакатос подчеркивал важность сравнения теорий друг с другом. Более того, сравнивать следует не только теории, но и исследовательские программы. Каждая исследовательская программа содержит несколько теорий. «Твердое ядро» программы переходит от одной теории этой программы к другой, а защитный пояс вспомогательных гипотез может частично разрушиться. Твердым ядром» исследовательской программы Ньютона является набор теорий, касающихся, например, астрономии, учения о свете и так далее. Только когда «твердое ядро» программы разрушено, становится необходимым переход от старой к новой исследовательской программе. Новая прогрессивная исследовательская программа должна быть более насыщена эмпирическим содержанием, чем ее предшественница.

Подчеркивая необходимость сравнения теорий и исследовательских программ, Лакатос смог выделить важные моменты в процессе развития знаний. Существенным здесь является различие между теориями и исследовательскими программами. В этом и заключается разница между теориями и исследовательскими программами. Для любого человека, изучающего различные доктрины, важно знать, в какой исследовательской программе и теории он находится. Осознание этого требует сравнения теорий и программ. Если исследователь знает только одну исследовательскую программу или, что еще хуже, одну теорию, то эта программа или теория принимается за абсолютную истину (сравнивать не с чем!). Это означает, что субъект не знает о своем реальном научном статусе, который на самом деле очень жестко соотнесен с одной исследовательской программой, а заслуги других не признаются и не понимаются.

Постпозитивисты справедливо указывают на необходимость тщательного изучения истории развития научного знания. Изучение науки, которое не сопровождается изучением ее истории, приводит к одностороннему знанию, создает условия для догматизма. Они единодушно считают, что статический подход к анализу познавательных процедур и знаний ограничен и не позволяет реконструировать научное знание в его становлении, формировании и развитии. Оптимальным для них представляется подход к изучению ученых, который включает рассмотрение и анализ динамических процессов формирования эмпирической базы данных с последующей трансформацией знаний в их эвристической перспективе. Только в этом случае, по их мнению, контекст открытия отражает как процессы формирования проблемы, так и смену одной точки зрения другой, переход от одной теоретической системы к другой — заново. В то же время западные методологи и историки науки признают, что предлагаемые ими рациональные схемы логики открытия не подходят ко всем ситуациям разворачивания идей, формирования и развития научного знания. В то же время, по их мнению, этот фактор не может служить веским аргументом против рациональной реконструкции всей истории развития научных идей и знаний на единых логических основаниях.

Таким образом, западная философия науки сосредоточилась в основном на создании такой модели науки, которая была бы способна в максимально возможной степени отразить многогранный и сложный познавательный процесс, известный как открытие научного знания. В поисках продуктивной модели решения проблем в науке некоторые философы предложили переопределить понятие научной рациональности. Так, американский исследователь истории и философии науки Л. Лаудан в своей работе о научном прогрессе и его проблемах считает старые подходы к анализу развития научного знания несовместимыми с духом истинной рациональности и сущностью науки. Поэтому он призывает к переосмыслению прежних неадекватных способов оценки прогрессивности научных теорий. Вместо этого Лаудан предлагает ввести новый критерий для оценки прогрессивности теорий решения проблем, который он называет силой теории решения проблем.

Аналогичные идеи развивает финский логик и эпистемолог Я. Хинтикка. В его концепции интеррогативной (решающей проблемы) модели науки решающая проблемы сила теории понимается как вопросно-ответная сила теории. Он видит два основных недостатка в позитивистской интерпретации научных открытий: во-первых, в том, что они не видели позитивного смысла в путях открытия научных теорий, а во-вторых, в их статичном подходе к научным теориям.

В понимании Хинтикка, наука предстает как непрерывный процесс, который ставит перед природой ряд вопросов. Исследование рассматривается как деятельность по расшифровке ответов, которые дает природа. Допросные отношения в допросной модели науки Хинтикки формируют образ контекста открытия.

Американский философ Пол Фейерабенд критикует кумулятивизм, согласно которому развитие знаний является результатом постепенного накопления знаний. Фейерабенд является ярым сторонником тезиса о несоизмеримости теорий. Теории не связаны друг с другом дедуктивно, они характеризуются различными тезисами и концепциями. Согласно Фейерабенду, плюрализм должен преобладать не только в политике, но и в науке. Существует множество одинаково достоверных видов знания. Возможность универсального метода познания отрицается Фейерабендом. Временами он даже заявлял, что все идет своим чередом, то есть любая теория приемлема до тех пор, пока ее принимает сообщество ученых. Критерии рациональности не абсолютны, они относительны. Не существует критериев рациональности, которые были бы приемлемы всегда и везде. Анархизм, по мнению Фейерабенда, не слишком привлекательная политическая доктрина, но он служит прекрасным средством для философии познания и науки, для тех, кто склонен ограничивать себя универсальным методом. Но если нет жестких критериев научности, то естественно предположить связь между научными и ненаучными фактами.

Последние влияют на науку и имеют самостоятельную ценность. Наука, философия, религия и даже магия — все они актуальны, все имеют самостоятельную ценность.

Заслуга Фейерабенда состоит в том, что он упорно отказывается от идеалов классической науки, которые приобрели устойчивые черты; спейсизм представлен как процесс умножения теорий; здесь нет единой линии. Однако создается впечатление, что Фейерабенд не уделял достаточного внимания устойчивым тенденциям развития науки, которые также существуют.

Томас Кун, американский философ, как и Фейерабенд, критически относится к схеме Поппера о развитии науки. Его основная идея заключается в том, что деятельность научного сообщества играет особую роль в развитии научного знания. Решающее значение принадлежит не нормам логики, методологии, а парадигме, то есть совокупности убеждений, ценностей, технических средств, принятых научным сообществом и образующих научную традицию. По своему содержанию парадигма шире, чем теория, и шире, чем исследовательские программы. Когда та или иная парадигма безраздельно господствует, наступает период нормальной науки. Разрушение парадигмы приводит к научной революции. Каждая парадигма имеет свои критерии рациональности, они не являются универсальными. Парадигмы несоизмеримы друг с другом, между ними нет прямой логической преемственности. Новая парадигма вытесняет старую. Многие считают, что мнение Куна о несоизмеримости парадигм недооценивает преемственность научного знания. Подчеркивая, что наука является результатом деятельности научных коллективов, Кун справедливо указывает на особую важность социальных и психологических аспектов в науке.

Т. Кун и П. Фейерабенд считают разделение контекста открытия и контекста обоснования сомнительным и неуместным. Кун скептически относится к результатам анализа исследовательской деятельности в контексте обоснования. Фейербанд считает, что контекст открытия и контекст обоснования имеют равную и взаимно обусловленную важность в продуктивном акте познания. Они рассматривают взаимосвязь контекста открытия и контекста обоснования как основу для прослеживания истории развития научного знания в контексте возникающей теории рациональности. Таким образом, подробно анализируя различные аспекты научного открытия, Кун приходит к выводу, что этот процесс неоднозначен и имеет сложную внутреннюю структуру, которая привязывает его к определенным условиям. Используя конкретные примеры из истории и науки, Кун показывает, что неуместно задавать научным открытиям такие вопросы, как: Где было сделано это открытие? Когда он был сделан? Кем было сделано это открытие? То есть, в истории науки есть много случаев, когда многие открытия были сделаны без предварительного предсказания в рамках существующих парадигм или теоретических схем. Именно последствия этих открытий важны для развития знания, поскольку они вызывают пересмотр существующих парадигмальных идей и установление новых канонов научной рациональности. Кун также выделяет другие типы открытий, которые предсказываются существующими парадигмальными или теоретическими идеями, но не имеют большого значения для роста и развития знаний.

Кун рассматривает первый тип научных открытий как прямое следствие аномальных ситуаций, результат их экспериментального исследования. В отличие от Поппера, Лакатоса и других, Кун считает, что социально-психологические факторы превалируют над логическими инструментами, когда речь идет о понимании и осмыслении этих открытий и последующем развитии научного знания. В этом отношении он считает бесперспективным применение формальных логических инструментов к анализу познавательной деятельности ученых-естественников. Философ считает, что наиболее адекватную картину специфики познавательной деятельности и изменений в познании в тот или иной исторический период можно получить, применяя социально-психологический анализ.

Возникновение аномальных ситуаций и новых открытий приводит к существенному изменению или фундаментальной перестройке существующей парадигмальной модели научного поиска. Радикальная реструктуризация обычно приводит к замене одной парадигматической модели на другую. Это также связано с процессом пересмотра существующих стандартов и оценок, используемых сторонниками прежней модели научного поиска. Согласно Куну, то, что считалось рациональным в рамках более ранней модели развития знания, становится иррациональным в рамках новой модели парадигмы и отбрасывается как несовместимое с новыми стандартами рационального знания. В этом отношении Кун убежден, что невозможно создать теорию рациональности, содержащую объективные критерии логического и методологического характера.

В аспекте объективности возникающих типов рациональности Куна поддерживают Фейерабенд и Лакатос, которые, в свою очередь, рассматривают теории рациональности как субъективные творения. Такие взгляды приводят к релятивизму в эпистемологии, характерному для этих авторов.

В целом их отличает позиция, согласно которой необходимо рассматривать историю развития научных идей, проблем и познавательной деятельности ученых с точки зрения контекста открытия. Более того, Кун и Фэрбенд считают, что невозможно построить теорию рациональности универсального типа, основанную на логических средствах оценки познавательных процедур и поведения ученых.

Заключение

Поэтому следует учитывать достоинства рассмотренных концепций развития научного знания, характеризующихся тщательным анализом оснований науки и наукообразной философии:

построение динамических моделей развития науки;
признавать контекст открытия как неотъемлемую часть анализа истории развития научных идей, проблем и развития познавательной деятельности ученых.
Постепенно внимание к одной лишь логике уходит, и философы обращаются к истории науки. Работы Поппера, Лакатоса, и особенно Куна и Фейерабенда, являются значимыми в этом отношении. Логика и история науки составляют неразрывное целое.
постепенно происходит отход от жесткого сопоставления фактов и теории. Больше не считается, что факты дают надежное, прочное знание, а теории, напротив, ненадежны, изменчивы. Становится очевидным, что факты невозможно понять без теории, т.е. они теоретически заряжены.
антифилософская направленность идеологии аналитизма значительно ослабевает. От былого стремления первых позитивистов ограничиться обобщением данных науки мало что осталось: теперь задача философии ставится так, чтобы она не противоречила науке. Постпозитивизм больше не видит жесткой границы между философией и наукой, он признает неотделимость философии от науки, а Фейерабенд вообще отказывается видеть какое-либо различие между наукой и философией.
существует отказ от кумулятивизма в понимании развития знаний. Предполагается, что накопление знаний происходит не постепенно, не линейно, а в результате революционных преобразований. Теории, парадигмы несоизмеримы друг с другом.
анализ внутринаучных отношений все чаще заменяется обсуждением связей науки и философии с социальными институтами вне науки, такими как политика, государство и религия; философия и наука являются органичными частями социальной жизни.

К недостаткам можно отнести, например, увод Поппера и Лакатоса к анализу внутринаучных логических и методологических факторов в развитии знания; взгляды Фейерабенда и Куна ведут к релятивизму в истории и эпистемологии.

Развитие аналитической мысли показало, что невозможно философствовать вне широкого мировоззренческого контекста. Более того, не существует единого, проверенного веками способа решения философских проблем. Несмотря на то, что нормы и идеалы позитивистского философствования претерпели значительные изменения, требование мыслить ясно, разумно, рационально, аргументированно и максимально доказательно, учитывая все тонкости языковой сферы, осталось незыблемым. Выделенный инвариант многолетних философских исследований объясняет основное содержание аналитической философии — комплекса различных способов философствования, основанных прежде всего на анализе и языке.

Придание философии аналитических черт было значительным достижением позитивистской мысли. Отказ от аналитичности философии сегодня кажется анахронизмом, возвращением к давно пройденному этапу философского познания.

Список литературы

Лекторский В.А., Садовский В.Н. Проблема методологии и философии науки. Философия, 1980, 3.
Мартынович С.Ф. Факт науки и его определение. Саратов, 1983.
Патнэм Х. Как не говорить о смысле // Структура и развитие науки. М., 1978.
Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.
Айер А. Язык, истина и логика.
Лакатос И. Доказательства и опровержения. М., 1967.
Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М. , 1978.
Ландан Л. Прогресс и его проблемы. — Издательство Калифорнийского университета, 1977. 13.
Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.
Западная философия двадцатого века. Москва: Интерпракс, 1994
Современная философия науки: знание, реальность, ценность в трудах западных мыслителей. Читатель / сост. составитель А. А. Печенкин. М. Логос, 1996.
Аналитическая философия: истоки и развитие. Антология. М. Дом интеллектуальной книги, Прогресс-традиция, 1998.